Черная Пасть
Шрифт:
* * *
...Шли по улице, до половины дороги залитой лунным светом. Луны снизу не было видно за деревьями. Юрий Карлович остановился и поднял вверх руки.
– Мой длиннолицый друг!
– тихо и грустно сказал он молодому, буйному клену, закрывшему ветвями луну.
– Освободи светило!..-До конца квартала шли молча. Кленочки остались позади, начинался холодный лунный разлив во всю уличную ширь.
– Вот и нет моих длиннолицых... Трудно без друзей. Когда я один, то часто думаю: все равно за меня кому-то попадет...
– Потом он вдруг тихо рассмеялся.-Жить опасно.
* * *
Встретилась стайка парней и девушек. Они так искренне и заразительно смеялись, что казалось, кроме весны, смеха и шуток в мире ничего нет.
– Они даже и не думают о том, почему им так хорошо и весело, - сказал Олеша.
– В них бродит и буйствует молодость!
* * *
На республиканском конкурсе Юрий Олеша получил премию за рассказ "Клыч". Я сказал ему, что вчера слушал рассказ по радио.
– И я слушал, - ответил Юрий Карлович.
– Бросился к репродуктору с карандашом, чтобы вычеркнуть одно... лишнее слово!
Помнится, что Олеша писал только карандашом. Однажды, показывая лист из тетради, исписанный простым карандашом, он сказал:
– Ничего не нашел сегодня интересного почитать. Пришлось самому написать. Ничего, читается!..
* * *
– Досадно, - жаловался Олеша, перечитывая свой перевод туркменской повести.
– После редактора Садовского текст оказался побитым!
В другой раз он откровенно признался в беседе:
– Мне трудней писать, чем другим... У меня совершенно нет обязательного служебного языка. Всякий раз я как будто начинаю все с самого начала, учусь писать. Язык для меня всегда, - новая, неизведанная стихия... разная, трудная и желанная!..
...Когда заходил разговор о спорте, Юрий Олеша неизменно вспоминал, как сам когда-то играл за одесскую футбольную команду, с увлечением говорил о своем большом друге Старостине и каком-то очень полюбившемся ему "стелющемся хавбеке".
* * *
...В московском Доме литераторов Юрий Карлович пригласил нас с писателем Александром Аборским в биллиардную. По крутой,- почти отвесной шаткой лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались в тесноватой комнате, где стояли два стареньких стола.
– В... комнате пахнет дыней!
– неожиданно провозгласил Олеша и спросил меня: - Знаешь такую новеллу? Вот ее автор. Знакомьтесь: Василий Барохвостов!..
Олеша подвел нас к столику, из-за которого встал серьезный, очень сосредоточенный человек с мягкими, красивыми движениями.
Познакомились. Это был автор широко известной в 30-х годах новеллы "В комнате пахнет дыней" и других рассказов.
– Главный игрок, - шепнул мне Юрий Карлович, - и здесь и во всей Москве. Предпочитает - на интерес... Имеет здесь постоянный гонорар. Из вас кто-нибудь играет?- спросил Олеша.
Я считал себя игроком со стажем, и Аборский увлекался биллиардом. Олеше очень хотелось сделать приятное нам, ашхабадцам, выходцам из недавнего землетрясения, и в то же время он опасался за исход этого культпохода.
– Основное, - наставлял Слеша, - не порвать сукно, а за время - сумеем расплатиться....
Олеша играл с Аборским, а меня "стравил" с маститым Барохвостовым. Играли любительские партии, без денежной нагрузки. Первыми нашими ударами по шарам Юрий Олеша остался доволен. Похвалил и за результат встречи. Я выиграл у маркера контровую. В последнем шаре, на дальней тонкой резке, "через всю десятину" стола.
Когда покидали биллиардную, Юрий Карлович сказал на крутой, коварной лестнице, с которой, говорят, когда-то последний русский мойарх падал:
– Молодец Вася Барохвостов, был и остался новеллистом. С таким блеском проиграл. И как он тебя затягивал!
– А как же с последним шаром?
– я готов был обидеться.
– Такого трудного пришлось класть, на предельной резке!..
– Об этом и речь. Именно такая блестящая концовка ему больше пришлась по душе. Новеллист!...
– Юрий Карлович, но ведь должна же быть в этом и моя доля!..
– Как у всякого действующего лица. Но не герой строит сюжет, а новеллист. И тут авторское право остается за Барохвостовым. Он великолепно поддавался и достиг желаемого твоим блестящим ударом!..
Обидно было слышать такое, но пришлось склонить голову перед великим новеллистом: Олеша умел найти сюжет в самом незаметном и обыденном. Эта гигантская внутренняя работа не прекращалась у него никогда.
* * *
...После горячих и бурных поэтических волнений в зале, спорщики стали растекаться по соседним комнатам и коридорам. Продолжались они и возле однорукой Венеры, украшающей собою приземистый особняк Союза писателей. Перед тем, как спуститься с лестницы, Олеша постоял около холодно и блестяще красивой статуи:
– Наша героиня стиха не такая кичливая, как Венера, но гордая!.. Отвернулась от парня, ушла и даже не оглянулась. Какова.!, Уверен, что друг мой, Кара Сейтлиев, был когда-то и сам опален такой встречей. С пониманием об этом у него написано. Горячо, порывисто и тонко!..
– Юрий Карлович увлек своих слушателей вниз по лестнице, потом во двор, на мороз и снег.
– Когда я переводил это стихотворение, то, кажется, не все в нем увидел. Сейчас на слух выверил. Живучий стих!
И Олеша в который уж раз продекламировал это небольшое лирическое стихотворение туркменского шахира, которое он переводил лет десять назад, и которое вдруг на декаде получило такое широкое хождение. О нем много говорили. Покинув шумную компанию, мы с Юрием Карловичем оказались в охотничьем зале Дома литераторов.
– Надо посидеть и подумать, - сказал Олеша, подходя к огромному, закопченному камину.
– За что же так хвалят это стихотворение? Три раза сегодня упоминали. Под конец сам Николай Тихонов о нем заговорил. В чем же дело? Уяснить это очень важно... Пожалуй, тут удачно соединилось национальное, чувственное и напевное своеобразие стиха Кара Сейтлиева, и энергичность, зримость перевода. Проверим-ка еще на слух!..
Сидели мы в пустом зале перед охотничьим черным камином в фарфоровой оправе, и Олеша читал.... Вдруг он споткнулся на ударном слоге, прервал чтение и тут же вернулся к оборванной строчке.