Черная Пасть
Шрифт:
– Около полуночи. Я только легла... Но вы заходите. Что-нибудь придумаем
– Спасибо Но мне бы ключ. У вас. наверно, есть запасной?
– Я же сказала: что-нибудь придумаем Заходите же! Ой, да вы, кажется, боитесь меня?
– Тамилла Артемовна от души расхохоталась
– Бояться-то мне, собственно, нечего. Просто я чертовски устал. На ходу сплю!..
Тамилла Артемовна подошла к порогу, взяла Сергея за руку и почти силой затащила в комнату.
– Садись вот сюда, - она указала ему на стул возле кровати - Я сегодня тоже страшно устала: тут наши дорогие гости, и тут иностранец, змея... Совсем голова закружилась. Это мне? .- Тамилла Артемовна бережно высвободила из рук Сергея цветы и поставила
– Чего же еще хотеть?- Тамилла была по-ночному хороша и разнеженна в своем пестреньком, ситцевом платье в горошек, из которого она не то, чтобы выросла, но которое ей стало тесноватым, особенно в тех местах, которые подчеркивали сдержанную и здоровую полноту сорокалетней вдовушки - Идите же!.. Вот ваш ключ.
– Какой ключ?
– не понял Сергей. Вернее, он понял, но не ожидал такого досадного оборота. Опереточная сценка с цветами иначе и не могла заканчиваться. Жалко одно - Сергей уже позволил себя увлечь ложными намеками.
– Я вам, Тамилла Артемовна, не оставлял своего ключа.
– Он остался в скважине...
– Как же так?..
Не желая продолжать пустопорожние разговоры, Та-
милла поднесла Сергею на вытянутом пальчике ключ с колечком.
– Не оставляйте больше, - пожурила она забывчивого соседа.
– К добру не приведет такая рассеянность.
Чтобы дотянуться до ключа, надо было переступить через коврик. И Сергей это сделал.
– Я не мог забыть, - пояснил он, стараясь не смотреть по сторонам на разбросанные в комнате принадлежности женского туалета.
– Никогда такого не было, чтобы я...
– Не зарекайтесь, Сергей Денисович, вы мужчина одинокий, и стало быть, всякое может случиться. За своим ключиком следить полагается...
Досужая Мунька, та самая головастая и криволапая, общая коммунальная ищейка, которая только что юлила внизу, теперь перебралась на второй этаж и сироткой подвывала сзади Сергея. Пришлось прикрыть дверь.
Тамилла Артемовна по достоинству оценила этот благоразумный жест и подставила стульчик возле туалетного столика. Где в эту минуту находился ключ, Сергей не уследил, но в следующую минуту заботливая хозяйка уже выпорхнула из кухни, держа в руке не ключ, а темный графинчик.
– Освежитесь, - сказала она с полным пониманием бедственного положения соседа.
– Спасибо, Тамилла Артемовна! Всем известно, какая вы хозяйка.
– Клиенты не жалуются. Пока гребу благодарности и премии. У меня - будь здоров!..
Сергей прислушался. За дверью тонюсенько повизгивала и доброжелательно подвывала Мунька.
– Пойду я!..- заулыбался Сергей, поискав глазами ключ на столике и подоконнике.
Тамилла обжала спереди платье и поковырялась в карманчике, давая понять, что беспокоиться не следовало.
– Теперь вы дома. Идти вам некуда и незачем. На меня положитесь... Давайте вместе освежимся. У меня тоже застой вышел...
– А с ключом как же?
– Все станет на свое место!..
Мунька притихла, а потом вдруг негромко, но приветственно тявкнула.
– Без ключа мне нельзя, - заговорил Сергей более решительно.
– Не могу я...
– Возьмите свой ключ, а то подумаете, что вас хотят ограбить или изнасиловать!.. И убирайтесь!.. Цветы забери. Ночью от них разит псиной!
– зло крикнула Тамилла Артемовна, распахивая дверь.
24
... И вот опять цветы. Такие же, ирисы на длинных ножках, похожие на леденцовых петушков с палочками. Провожают Еву Казимировну Каганову. Она улетает в Ашхабад вместе со столичными представителями. Этим же самолетом летят и Сергей Брагин с Пральниковым; и тоже в туркменскую столицу. От вольницы химиков Бекдуза,- похожего чем-то на Запорожскую сечь, упрятанного от большой земли ча порогами Черной пасти, -
Цветы, предназначенные для Евы Казимировны, сначала держал Метанов, потом они с Игорем Завидным занялись погрузкой багажа Кагановой: баночек с черной икрой, свертков с балыком и образцов химической продукции комбината... Голенастые ирисы со слюдяными петушками оказались в руках у Нины, сумрачной и неразговорчивой.
Сергею казалось, что Нина сердится на него. До последнего дня она ничего не знала о его отъезде, как и он о ее близком отпуске. Сейчас он стыдливо избегал встречаться взглядом с ней, а когда Нина взяла в руки тонкошейки ирисов, розовых, как и те, ночные... Сергей и подавно смутился. Ему казалось, что Нина осведомлена о его ночном посещении Тамиллы Артемовны; знал, что ничего предосудительного не сделал, но чувствовал какую-то вину перёд Ниной. Он знал, что Тамилла Артемовна наверняка кому-то рассказывала о его ночном визите и, конечно, преподнесла это так, как ей выгодно. От этой догадки Сергею стало дурно на душе и он потянул в буфет Виктора Степановича и принял "посошок на дорогу". Выйдя из буфета, не стерпел и заговорил с Ниной, чтобы узнать правду и не мучиться всю поездку.
– Лучше все-таки встречать цветами, чем провожать, - глубокомысленно и прочувствованно заметил Сергей, стремясь пересчитать прутики в руке у Нины.
– А еще лучше - придумать разную расцветку: для встреч и провожанья!
– А как же быть, когда встречают и провожают с одними и теми же цветами?
– колко заметила Нина, улыбнувшись невесело, краешком губ.
– Не знаю.
– Память коротка у тебя, Сережа?..
"Вот и узнал, чего хотел!
– глумился над собой Сергей.
– Можешь лететь и ехать вполне спокойно".
– Что тебе привезти, Нина?
– серьезно и наступательно спросил Сергей.
Нина опять силилась улыбнуться.
– Будешь в ашхабадском зоопарке, перо поищи от черного лебедя. Ладно уж, поверю, что с охоты привез. Давно обещаешь... Иди, Сережа, трап убирают!
– А как же цветы?
– засуетился Сергей, видя, что последние пассажиры уже поднимаются по игрушечной блестящей лесенке с трубочками вместо ступенек.
– Тебе, Сереженька, везет на цветы, - закусила губу расстроенная вконец Нина.
– Бери и вручи Кагановой. Она сразу простит тебе все грехи!..
Сергей выхватил опротивевшие ему мертвенно-восковые ирисы и бросился к самолету.
– Не верь нико-ому-у!..
– кричал громко до одури Сергей на бегу, сам не зная для чего и о чем.
– Я для тебя, Нина!..
Когда он высунулся в последний раз из оцинкованной берлоги "антона", Нина стояла на прежнем месте, около раскрашенного под клоуна, клетчатого фанерного домика. Она была одна. Сергею вдруг стало жалко Нину, он помахал длинноногими цветами и, размахнувшись посильнее, выбросил их на ветер. Последнее, что увидел Сергей на земле, так это то, как Игорь Завидный кинулся ловить стеклянные ирисы, и как Нина, не дожидаясь отбытия самолета, пошла к узкоколейке, где стоя ли крохотные вагончики поезда, уходящего к озеру и Семиглавому Мару. Пока "антон" разбегался и, зависая над крышами домов, набирал высоту, Сергей все время мысленно находился с Ниной. Его мучило сознание своей вины перед ней, а какой вины - он и сам точно не знал. Было грустно и гадко на душе. Часто так бывает: при отъезде почему-то вдруг делается жалко, и не кого-нибудь, а самого себя... Кажется, люди проводили и уже забыли, а ведь только что делали опечаленные лица. Представлялась возможность подумать и о главных, последних в жизни проводах... В дороге думается обо всем с обостренной прямотой.