Черная Пасть
Шрифт:
– Чары Акмурадович, мне этого лысака не доверяйте. Порешу.
– Решать вместе будем, Степанида Маркеловна, - ответил Акмурадов, взглянув на часы и на светлеющую полоску неба.
Обменявшись взглядом с Брагиным, спокойный и тяжеловесный Мамраз подошел к Чеменеву, ухватил его подмышки и сначала поставил на пятки, потом на полные ступни.
– Цепляйся за планету покрепче, а то полетишь!
– посоветовал он Чеменеву.
– Земля-то держать тебя не хочет. Слаб в коленках!
Широко расставив ноги и пробуя рукой сдвинуть нижнюю челюсть, Чеменев вращал белками глаз, пытал взглядом то одного, то другого, стараясь отгадать: кто же преподнес так смачно и ладно?.. Рослый, дюжий Мамраз? Коренастый, на коротких и чуть кривоватых ногах, полнеющий Чары Акмурадов? Этот тоже не промажет. Кулак у него увесистый. А, может, худощавый, но ладный, с крутыми, сильными плечами и полусогнутыми
– Ты, Серёга, заехал?
– спросил в упор Чеменев, разминая руки и плечи, словно примериваясь отпустить сдачу. Взгляд его лупастых глаз был смутным, недобрым.
– О последствиях не думал? Приложиться так плотненько!..
– Думал про все, когда оглаживал, - спокойно ответил Сергей.
– Тогда спасибо, Денисыч, что так точно рассчитал. Не довел до ладана!.. Теперь и вовсе я верю, что слова твои тоже не пустышки, а со свинцовым наливом.
– Подхваливаешь, охальник, думаешь скостят!
– не уступала Маркеловна.
– У-у, прилипала!..
– И буду его хвалить, Маркеловна. Много дури одним махом выбил. Сразу образумил.
Похвала была лестной так же и предводителю дружинников Мамразу: давала свои плоды воспитательная работа. Эта ночь действительно вразумила Ивана Чеменева, и было решено отпустить его с миром до утра, хотя Степанида Маркеловна и настаивала "печь его по всем статьям". С трудом уговорили ее не применять больше в дело оружие.
Потирая щеку, Чеменев подошел к Сергею и еще раз попытал его взглядом, тронул за плечо.
– Благодарствую, Денисыч, за целебную критику, - шептал Чеменев дрожащими губами, порываясь уже не пытать силу Сергея, а обнять.
Хмуро, обеспокоенно, подняв густые торчащие брови, Сергей первый раз взглянул Чеменеву в лицо. Спросил отрывисто :
– Сам дойдешь или помочь?
Чтобы скрыть слезы, бывший сибирский плотогон Иван Чеменев отвернулся. Пошел он не к своей времянке у глиняного крутояра, а к Каспию. Зашагал Чеменев туда, куда прошел Мокридин...
Пошагал Чеменев по песчаному свею неуклюже и с какой-то задумкой, но далеко не ушел. Сергей Брагин нагнал его, и они пошли вместе, близко друг от друга, но не рядом: они как будто вели с собой кого-то третьего. И он, третий, будто шел промеж них, широким шагом, к Семиглавому Мару.
От Ивана Чеменева, из первых уст узнал Сергей некоторые подробности ночной стрельбы. Перед ужином к нему зашел Мокридин, начальник смены с печной установки, и завел странный разговор. Большими приятелями Чеменев с Мокридиным не были, но вели знакомство еще со времен совместной работы в транспортной конторе, где один был грузчиком, а другой, Мокридин, - главным механиком в депо мотовозов. Сблизили их не только рыбалки и охота на моторке Чеменева. Среди сборщиков сульфата и подсобников с печи Чеменев имел много дружков, были свои ребята у табельщиков и весовщиков на участках ручного сбора и на площадках, отведенных для машин Волкова. И если с уходом на пенсию эти связи Ивану Чеменеву стали не очень потребными, то Степан Мокридин в них нуждался, и особенно сейчас, когда опытная установка стала на усиленный режим и когда все показатели, как по выработке сульфата, так и по расходу электроэнергии и горючего в форсунках начали приобретать особое значение. То ли по своей надобности, то ли по чьей-то просьбе Степан Зиновьевич попросил Чеменева заручиться поддержкой кого-либо из табельщиков, чтобы можно было в случае необходимости брать на время, - да, только взаимообразно, - несколько "торбочек" озерного сульфата, собранного ручниками. Требовалось это, по словам Мокридина, единственно для соблюдения "плавности и гибкости графика, поддержки престижа новой техники...." А в конце месяца все можно будет сбалансировать и вернуть ручникам взятое на "прокат".
Чеменев подумал, поговорил с друзьями и стал помогать Мокридину сплавлять сульфат в задник печного склада. Делалось это расчетливо и тихо, разумеется, не так часто, чтобы не создавалось больших разнобоев в выработке между сменами на печи. Кроме Мокридина к такому допингу никто не прибегал, хватало пока этой прибавки.
Первым начал замечать отставание своей смены Мамраз. Работали его ребята вроде бы не хуже, чем в смене Мокридина, а на гора выдавалось сульфата меньше. Ходили разные слухи, но Мамраз им не верил, и не стал зря тревожить Нину Алексеевну. Он хотел во всем убедиться своими глазами, и повел наблюдения за ночным сторожем Степанидой Маркеловной. Слишком подолгу иной раз засиживалась она среди сменщиков, отлучалась со своего поста.
Связи Маркеловны с пьющим Чеменевым и до этого были довольно близкими, а после посвящения Чеменева в пенсионеры их отношения утеплились еще больше. Днем Сте-панида домовничала, да и у бобыля свободного времени хоть отбавляй. Поумерил Чеменев свой рыболовецкий пыл, ссылаясь на сомнительные недуги. Здоровье его, слава богу, не вызывало ни у кого опасений, на пенсию плотогон надумал идти почти в конце седьмого десятка. Степаниду Маркеловну многие называли старухой, но это больше потому, что она так сама себя охотно величала. На самом же деле кареглазая, дородная и упитанная Маркеловна была не так уж слаба душой и телом, правда, лицом казалась старше своих лет. Морщин было много. Не прошло даром почти тридцатилетнее бдение в белом озерном пекле, в пыльном чаду, около соляных кучек-тумпаков, которые затар-щица Степанида пересыпала в мешки и благословляла сульфат на странствия по белому свету. Сколько мешков прошло через ее руки - не счесть. И они так примелькались, что она смотрела на них как на скучную принадлежность озерного захолустья; как на кусты кочковатой полыни, подмытые и приподнятые ветром; как на барханы по берегу озера; на перелетных дудаков-дроф и гусей, которых очень напоминали белые чувалы. Во множестве появлялись мешки и огромными стаями уплывали с озера в морские скитания. Куда ни посмотришь - всюду мешки и мешки!.. По правде говоря, для Маркеловны они давно потеряли свой счет и цену, стали как бы безразличны. И хотя из-за мешков часто спорили и даже на озере дрались ручники, на ночь их оставляли большими станицами под открытым небом, без всяких ограждений и обозначений: лишь кое-где можно было увидеть бумажку или тряпочки с "семейными гербами". Словно спящие отары они были неподвижны ночью, и на просторном пыльном лежбище было тихо и спокойно.
Да и много ли значили два - три передвинутых с места на место пятерика, если за день каждый старатель иной раз набивал порошком до сотни таких пузатых пингвинов.
Миролюбивой и благодушной Маркеловне никогда не приходило в голову, что мешки с сульфатом можно было не только перетаскивать и уносить, а перевозить десятками и даже сотнями, делать это на глазах у всех, и в то же время... незаметно. Если ночью с озера возили на самосвалах к завалочной яме мирабилит, то почему бы не подбросить и подсохшего, затаренного сульфата?.. Пропажу одного, приметного, с заплатой мешка где-нибудь с краю гурта Маркеловна, может быть, и заметила бы, а десяток или сотнягу!.. На такое "оптовое" убавление у ней глаз не был наметан. Зато такие масштабы стали привычными Чеме-неву и Мокридину. Приверженность к крупным операциям себя вполне оправдывала. И главной виной Маркеловны было, видно, то, что за долгую жизнь она не научилась а, вернее, ее не научили - за сосной различать леса.
Связь охранницы Степаниды Бауковой с Чеменевым была крепкой. Никто иной, как захмелевший Иван Чеме-нев подпутал ее с арбузом, уговорив нести его в аппаратную. Баклажанную икру Маркеловна сама приготовила для Нины Алексеевны, которую сердечно уважала. Днем еще заметила Степанида Маркеловна, как она горбилась около закобызившейся печи, и сжалилась, словно мать, над ней и Сергеем. А поди ж ты, как обернулось дело с переспелым арбузом! Увидел Мамраз в арбузной мраморной рвани, словно ворожея в извилинах ладони, все с первого взгляда: Маркеловне, мол, выпала дальняя дорога и казенный дом... Не к добру она бросила без охраны подъезды и озерную губу около Семиглавого Мара, не ко времени вздумала угощать проперченной икрой с прованским маслом. Видать, не зря сказывается, что простота бывает хуже воровства. А тут тебе и простота, и - воровство!..
События развивались мирно и плавно. Как помнится, от пульта управления печью Мамраз повел Маркеловну по невидимым тропкам соленого ночного царства: она шла впереди и сама торила путь. А тому, кудряшу белозубому, будто все равно было, куда вела его руженосица. По дороге Мамраз укорял ее за сонливость и отсутствие воинской выправки... Обижаться она и не думала: спать любила, а выправку и еще кое-что за тридцать озерных лет соль пои-сточила. Шел Мамраз сзади, но будто вожжами управлял ее ходом, остановками и поворотами. Словно понукал хитрец своим молчанием, неволил идти не куда-нибудь, а на участок машинного сбора, где вчера допоздна пыхтели вол-ковские "божьи коровки". Место это находилось неподалеку от вскрытого пласта, откуда грузовики возили мирабилит для опытной установки. Этой дорогой могли ездить и другие машины, возить не только мокрый, льдистый мирабилит, но и просушенный, собранный сульфат. Другие сторожа этого места не касались, редко добредала сюда и Маркеловна. "Ну, кому охота возиться ночью по своей воле с мешками соли, которой вокруг столько, что возить- не перевозить! А ведь ее и щепотку в суп не положишь" - думала Маркеловна по своей простоте.