Черная пелерина

Квятковский Тадеуш

— Зачем? — поинтересовался режиссер. — Я ведь могу тоже сесть.

— А это для того, чтобы вы заменили отсутствующего Фруассара. Здесь мсье Дюмолен, а там мадам Дюмолен. Отлично. Булавка не застегнута, замечательно! Теперь мадемуазель Луиза принесет нам зеленую шаль и набросит ее на плечи мадам Дюмолен.

Луиза через минуту появилась с шалью и укрыла ею Гортензию.

— Прекрасно. Мадам Гортензия в этой шали пройдется по террасе. Прошу вас, сделайте несколько движений. Представьте себе, что наливаете кофе в чашки. Попрошу это изобразить.

Гортензия взяла в руки керамический сосуд и сообщила:

— Кофе

уже нет.

— Жаль. Но вы только изобразите, я же сказал. Теперь мадемуазель Луиза идет за другой шалью. Хорошо, вот другая шаль. Селестина стоит в двери, мадемуазель Луиза в некотором отдалении от кресла мадам Дюмолен. Мадам Дюмолен, попрошу снять шаль!

Гортензия решительным движением сбросила с плеч шерстяную материю. Булавки не было.

— Браво! — закричал комиссар Лепер и кинулся к шали. — Вот, прошу вашего внимания, булавка торчит в шали. Я вспоминаю, что вчера в течение продолжительного времени шаль лежала на спинке кресла и все имели к ней доступ.

Гортензия сказала:

— Брошь, которая зацепилась за шаль не очень крепко, могла упасть еще до того, как шаль была снята.

— А теперь проведем опыт при застегнутой броши, — сказал со странным смехом Шарль Дюмолен.

— Именно. В этом и заключается мой план.

Мадам Гортензия прикрепила булавку, комиссар проверил застежку, Луиза во второй раз укрыла плечи опекунши шалью. Гортензия встала, прошлась по террасе, повторила манипуляции с кофе и опять села.

— Прошу снять шаль! — распорядился комиссар.

Гортензия сняла зеленую шаль — булавка была на месте.

— Чудес не бывает. Теперь Луиза подходит с черной шалью, мсье Фруассар вскакивает… Мсье Фруассар!

— Меня зовут Маккинсли, — возразил режиссер.

— Мистер Маккинсли, вы спотыкаетесь о кресло.

Торнтон с криком упал на кресло, выполнил ряд замысловатых движений руками и ногами и наконец пролетел так близко от Селестины, что та со страхом отшатнулась. Мадам Гортензия залилась смехом.

— Вы просто акробат.

— Плохо, — сказал комиссар. — По пути вы должны схватить конец зеленой шали, которую держит мадам Гортензия.

— Но поскольку булавка прикреплена к платью, а шаль снята, какое это все может иметь значение? — скептически спросил Дюмолен.

Лепер наморщил лоб.

— Все имеет значение, — холодно ответил он. — Повторите, пожалуйста, мистер Маккинсли! А вы, мсье Дюмолен, сразу вскочите и в тот момент, когда Фруассар коснется мадам Гортензии, набросьте шаль на плечи жене. Внимание: раз, два, три!

Создалась суматоха. Торнтон, пнул кресло, перегнулся через него, потянул за кончик шали. Изображая потерю равновесия, он полуобнял Луизу, а когда та оттолкнула его, перешел в горизонтальное положение и преодолев на четвереньках террасу, уселся у ног Селестины. В это время Дюмолен укрыл шалью Гортензию, которая задыхалась от смеха.

— А теперь, будьте добры, подойдите все к столу, — сказал Лепер. — Мадам Гортензия, прошу снять шаль.

Мадам Дюмолен выполнила приказ. На террасе воцарилась тишина. Булавки не было, на платье остался только след от заколки.

— Та-ак, — комиссар первым обрел дар речи. — Так. — Он вытер платочком вспотевший лоб и смерил Маккинсли тяжелым взглядом. — О-очень интересно!

— Где, черт побери, подевалась эта брошь? — голос

Торнтона выражал неподдельное удивление. — Где она?

— Здесь, — сказал Дюмолен и протянул руку. — В моей ладони. Я вам продемонстрировал, как легко можно украсть даже хорошо прикрепленную драгоценность. Естественно, при условии, что в данный момент нас в этом не подозревают.

— Вы воспользовались моими гимнастическими упражнениями, — рассмеялся Маккинсли. — Я сосредоточил на себе всеобщее внимание, особенно внимание мадам Дюмолен.

— Вы правы. Человек не может одинаково реагировать на два одновременных события, на два действия. Действие более сильное, более громкое, хотя иногда и менее значительное, побеждает. И этот психологический закон легко использовать.

Луиза, смертельно побледнев, воскликнула:

— Это низость! Ты создаешь впечатление, что я украла брошь. Тогда, когда укрывала Гортензию зеленой шалью. Конечно… кто со мной считается! Я воспользовалась психологией! Вчера ночью меня спрашивали, как это я ни с того, ни с сего принесла шаль, хотя меня и не просили об этом. По вашему мнению, я не способна даже на самые простые рефлексы! Я способна только на преступление! Ну, признайтесь, вы меня считаете преступницей?

— Она сошла с ума, — Гортензия посмотрела на мужа.

— Луиза, успокойся, — строго сказал Дюмолен.

— Не успокоюсь! С меня достаточно. Вы противны мне. Ваши благодеяния поперек горла мне становятся. Ну, ты еще пожалеешь из-за своих штучек с этой брошью! — закричала она со злостью и бросила на Дюмолена яростный взгляд.

После этого взрыва она убежала с террасы и скрылась в густых зарослях.

— Что за нервный ребенок, — вздохнул комиссар Лепер. — Селестина, сбегай за подружкой и постарайся ее успокоить. Ох, эта наша молодежь, это военное поколение. Нездоровое влияние, американские фильмы… — он кивнул несколько раз. Потом опять обратился к хозяину дома: — Очень поучительный эксперимент, хотя в итоге имеем не лучший результат. В одном только мы убедились: два человека, бывшие вчера в этом доме, испарились. Событие фундаментальной важности. Не касаясь дела Жакоба Калле, не могу не считаться с фактом отсутствия Фруассара.

— Хорошенькая история, — пробормотал режиссер.

— Прошу помнить, мсье комиссар, что это наш гость, — сказала Гортензия. — А во-вторых, брошка могла остаться в зеленой шали. Эту шаль, как я уже говорила, после того, как все разошлись, принесла в мою спальню служанка Анни.

— Закончим наше локальное расследование этим последним фактом, — согласился комиссар.

Мадам Дюмолен позвонила, почти сразу на террасу вошла Анни Саватти. Сразу было видно, что она сориентировалась в ситуации, потому что ее привлекательное лицо покрыл румянец.

— Я вас слушаю, — сказала она, обращаясь не как обычно к мадам Дюмолен, а к комиссару.

— Мадам, вы вчера отнесли эту шаль в комнату хозяйки?

— Да.

— Вы по дороге не заходили, например, на кухню или не выходили во двор?

— Нет.

— Анни, дорогая, надо сказать мсье комиссару всю правду, — вмешалась Гортензия. — Это было воскресенье, выходного у тебя не было, может, к тебе кто приходил… В принципе я ничего плохого в этом не вижу.

— Ко мне никто не ходит, — прервала негодующе Анни. — Я уже говорила об этом.