Черная Принцесса: История Розы
Шрифт:
– А чего ты про Егора не упомянул? – «зацепился» Никита, переводя тему, максимально «тонко» для себя, но и не для Влада. Который если и понял… Понял и то, что для него, пока не время. Что его время не пришло. Тем более, для него, как и для нее. Как для них обоих. «Петь» на все стороны, рад радехонек каждый. А на деле… Может быть, все куда иначе и плачевней. – В плане… Вы же вместе в этом. В музыке! Он – тексты, а ты – «оформление», музыку и аранжировки…
***
Егор! Вот, если бы у удава из сказки. На которого, так зачарованно, даже заворожено, смотрел заяц, было бы имя… Это – было бы оно. И сразу же в «десятку»! Да, что там, в «сотку»! Полная противоположность Владу и Никите. Собранность и «перфекционизм». Дотошность и взрослость. Высокомерность! Он был над ними. Но при
Он не назначался, конечно. Это я его так выбрала, но… Он и, правда, казался «выше». Важнее и значимее, неприступнее. И это, я еще с Владом не знакома! Чувство, будто Александр и Никита ангелы-демоны, «полукровки». Выбравшие «обратиться в тьму»… А Влад и Егор. Это – «чистое зло». «Наичистейшее», если можно так сказать. Темное из темного. Александр перестал отталкивать сразу. Как только «русый» и «голубой». Не плавно, а резко, и даже резво. Перешли в «блондинистый-пепельный» и «серо-зеленый». «Стальной» и «железный», «ледяной» и «твердый». Ты спросишь: «почему удав?». И удав, именно, он? Не серо-зеленые же глаза у него, а желтоватые. Что-то ближе к «светло-карему». К Владу! И не миндалевидные зрачки, а круглые. И нос у него есть! Да! Небольшой, прямой и лишь на конце вздернутый. Как бы… Казалось бы, да? Кто и куда смотрит. И путь держит! И зачем, и кем, куда тянется. В остальном же… Все как у людей (не людей!). Если я была «под Никиту». То он – под Влада и Александра. Начиная «первым» и оканчивая «вторым». Тянулся за ними и к ним!
Ты прав! Да! Но это – был он! А когда глаза «обращаются» в черный… Если проследить этот «процесс», поверь, ты сможешь увидеть «спираль». А если посмотришь во тьму… Когда-то и она взглянет на тебя и в тебя. Сущая бездна посмотрит и, именно, серо-зелеными глазами. Серые глаза – у моей «матери» и «брата». Если «первая» – «ястреб». То «второй» (Егор) – «удав»! Сколько ни приходила к ним, старалась быть либо подле Никиты, либо Александра. Не избегая, но и не встречаясь напролом. Не напрашиваясь и не навязываясь! Мельком, разве… Влада не держали «в тени» от меня. Его просто не было, когда была я. А когда был он – не было меня рядом. Ровно, как и Егор. Хотя, на какой-то момент, я уже и перестала думать о нем плохо. Сколько можно?! Надо было и что-то менять. Пересматривать свои взгляды. Но все равно… Хуже Егора – вряд ли что-то быть могло… Или кто-то мог! Я ошибалась. Да? Ты же понял?
***
– «Творческий кризис», – закатил глаза шатен. – Сколько не говори, а все мимо. «Не цепляйся ты за образы! Не привязывай вдохновение и Музу к одному персонажу своей треклятой жизни!». Нет! Мы будем любить – будем писать. Будем ненавидеть – не будем писать! Будем «читать» и «зачитывать»… Страдать! Все – «в труху»! Все – «в щепки»! Ничего «годного»! Но опять-таки… – он фыркнул и указал на себя правой ладонью, – для меня! Я же – «критик»! Ага! Убить его – мало! Столько материала «простаивает» из-за его «стагнации»! Ужас какой-то!
– Не «наседай» на него, – порекомендовал Никита. – Сам разберется с этим всем. Уж кто-кто, а он… Ему точно, не нужны твои советы, Владос. Как и ничьи. Если даже Ксан не лезет. Нам и подавно не стоит. Его-то он еще уважает и не тронет, если что… А нас и с землей сравняет, на раз!
– Да дьявол, меня упаси! – раскрыл глаза Влад до размера «блюдец». – Себе дороже. Ладно! – взяв картину в обе руки, Влад отошел от стола, направляясь спиной к лестнице. – Делай, что там делал. Мешать, как и отвлекать, не буду больше. Над ней подумай и во всех планах! Темы переводить ты «мастак», но и я не «слезу»! А если эта «звезда пленительного счастья» светанет. Или изволит появиться чуть раньше, чем всегда. Скажи, что я его жду у себя. Пока же, без него над своей «частью» поработаю…
– «Если» появится! Он же «в поиске», сам сказал, – зевнул Никита, потягиваясь и покачиваясь на стуле. Провожая Влада, с картиной в руках, спокойным взглядом.
– Я ему этот «поиск»… В общем! Просто, если появится, дай ему знать. Нет? Нет! На «нет» и суда нет. Может и хватит уже за него «держаться». В «солку» пойду, – задумался шатен, «зачесывая» волосы левой рукой назад, правой придерживая раму, и поднимаясь на второй этаж.
– Только, ему об этом сказать не забудь. Предупреди заранее! Чтоб в «засолку» не пойти, – прыснул смехом Никита. И снова глянул на картину, решив «добить» в этом «моменте». – Ты «молодеешь» с ней? Или ее «молодишь», пока она «в гробу переворачивается»? Вот же, ей там «весело»! «Мясу» и на «вертеле»… Заслужила! Ни дать, ни взять…
– Ха-ха! – сыронизировал Влад, «зависая» на перилах лестницы. – Смешно! Прекрати «тырить» рукописи и начни писать «stand-up». Зал умрет… Во всех смыслах! С тобой или… От тебя!
– Только, если ты мне поможешь… – крикнул вслед Никита и переключился с «текстовика» компьютера на «мессенджер» телефона. Строча сообщение в общий, с Александром и Егором, чат: «Блудный сын вернулся и… Не один!».
Глава 2
– Новый скандал и новая рана. Новый порез и новая пуля. В сердце и навылет…
Подогнув ноги под себя, и сев «по-турецки», в некую позу «лотоса». Перед зеркалом во весь рост, светло-коричневого шкафа-купе, сидела среднего роста худощаво сложенная миловидная брюнетка. Шелковая черная пижама, состоящая из топа на тонких лямках, до талии, и шорт до середины бедра, выгодно оттеняла ее бледную алебастровую кожу. Но и не только ее, а и всю ее комнату.
На «фоне» светло-коричневой деревянной мебели, что преобладала. Вроде, письменного стола, с кучей полок, «окаймляющих» его. Забитых под завязку книгами. Стол так же был в этом не обделен. И ломился от «учебного» и «не учебного» материалов, разноцветной и разномастной канцелярии. Становясь еще одним шкафом, только книжным. Из которого, вот-вот и «польются» знания. Кровати и тумбы под телевизор, которого не было. Да она и не горела желанием им пользоваться, если бы он был. Тумбой, с позолоченными металлическими ручками, и зеркальными дверцами, она тоже не пользовалась. И на «контрасте» со светло-зелеными обоями и темно-зеленым ковром с мелким ворсом. С белым потолком и зеленой матовой люстрой по середине, с белым холодным светом. С белыми пластиковыми окнами…
Она была «этаким» черным пятном. «Грязью» среди «травянистого поля». «Каплей чернил» на «зеленом листе». И даже черный пластиковый стул на колесиках и серой металлической ножке не спасал. «Примыкая» к ней по цветовой гамме. Ведь тоже был обтянут зеленой тканью. Как и ее постель. Постельное белье, как и плед с длинным ворсом, покрывающий его, были сплошь зеленого цвета. «Успокаивающего», как писали и пишут, до сих пор. Но куда больше напоминал цвет стен больницы. Хосписа или психушки. Была бы пижама белого цвета и подлиннее в рукавах и штанах, с заклепками и ремнями, сошла бы за стационарную и стандартную форму «пациента» лечебницы.
Она не столько смотрела на себя в зеркало. Вообще, не смотрела! Старалась не смотреть, во всяком случае. Сколько созерцала зеркальную поверхность карими глазами, изредка цепляя «контур» своей фигуры. По темным вещам и прическе. Выпрямленные каштановые волосы, длиной до лопаток, спускались по плечам и спине. Выбившиеся прядки их спадали, выпадая из-за ушей, отросшей челкой. И мешали ей накладывать макияж. Ей все время приходилось отвлекаться на них и подменять «Цезаря». Выполняя несколько дел, одновременно. Как краситься, замазывая «ненужное» и «палевное». Только-только, «обретенное» и нормально не «зажившее». Размышлять вслух, не сбиваясь с мысли при смене косметического средства из оранжевой кожаной косметички-мешка. И делать заметки в своем сиреневом ежедневнике. Что лежал перед ней и подле ее ног. С синей ручкой посередине и меж белых листов в мелкую голубую клетку.