Чёрная рада

Кулиш Пантелеймон Александрович

 — Чтоб ты за такие речи окаменела, как Лотова жена! вскрикнул в досаде Шрам, и пустил коня рысью.

 — Соль тебе на язык! Печина [87] тебе в зубы! сказала потихоньку глупая баба. Видно, была немножко под хмельком.

Подъезжая уже к хуторским постройкам, Шрам заметил в стороне, между деревьями, старика высокого росту с длинною белою бородою, одетого в свитку, подобную монашеской рясе. Это был Божий Человек. Шрам тотчас своротил с дороги и подъехал к нему. Старик не обратил никакого внимания на топот коня, и продолжал идти узкой тропинкою, напевая в пол-голоса псалом:

87

Кирпич

из печи. Так обыкновенно говорят, чтоб уничтожить действие клятвы, которая, по мнению народа, навлекает на человека разные бедствия даже и в таком случае, когда он не виноват. Потому-то с одной стороны малороссияне боятся проклину а с другой — никто так страшно не проклинает, как выведенный из терпения малороссиянин.

 — Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный, яко умалишася истины от сынов человеческих; суетная глагола кийждо ко искреннему своему: устне льстивыя в сердце, и в сердце глаголаша злая...

 — Оттак диду! сказал Шрам: не хотел ехать со мною, да прежде меня здесь очутился!

 — А, это Шрам со мною говорит! сказал спокойно Божий Человек.

 — Какими судьбами ты очутился в этих местах? спросил его Шрам. — Ты ж не сюда держал дорогу?

 — Мне по всему свету одна дорога. Попали меня в свои руки в Киеве запорожцы-прощальники, сыплют сребро-золото, не отпускают от себя ни на минуту, а потом и на сю сторону Днепра перетянули.

 — На что же им тебя нужно?

 — Да вот оставили на моих руках своего товарища. Заболел у них один куренной атаман. «Излечи нам, батько, этого казака, так мы тебе поможем вызволить из неволи не одного невольника.» Вот я и нянчусь с ним, как с ребенком: то играю ему на бандуре, то переменяю перевязку. Здобувся добре сиромаха! Тот самый, что схватился с твоим Петром.

 — И тебе отогревать такую змею, Божий Человече! сказал Шрам.

 — Для меня все вы равны, отвечал кобзарь. — Я в ваши драки не мешаюсь.

 — Иродова душа! продолжал Шрам. — Чуть не спровадил на тот свет последнего моего сына!

 — Ба! А где бишь теперь твой Петро?

 — Тут со мною; бедный до сих пор еще не совсем оправился.

 — Так это вы к Гвинтовке в гости!

 — Кто к Гвинтовке, а я поеду прямо в Нежин к Васюте.

 — Не застанешь ты Васюты в Нежине. Поехал, говорят, в Батурин на раду.

 — На какую раду?

 — Кто ж его знает, на какую? Верно, все о гетманстве хлопочет; так созвал еще в Батурине раду.

 — Так и Гвинтовка там?

 — Нет, видно, ему не нужно Гвинтовки для этого дела; а то почему бы ему не созвать рады в своем столечном городе? Да цур ему! Что нам об этом толковать! Прощай, пан-отче, не задерживай меня.

С этим словом, Божий Человек повернулся и побрел своей дорогой, напевая по прежнему:

 — Восхвалю имя Бога моего с песнию и возвеличу его во хвалении...

Шрам догнал свой поезд уже возле ворот пана Гвинтовки, — пана совсем другой руки, нежели Черевань. Это тотчас видно было по необыкновенной высоте его ворот (высокие ворота означали тогда, по обычаю польскому, шляхетство хозяина), а еще больше по архитектуре его дома, состроенного на польский образец, с двухярусными крышами и высокими рундуками. Посреди двора стоял столб, и в столбе вправлены были железные, медные и серебряные кольца для привязывания лошадей. Гость-простолюдин должен был привязывать к железному кольцу; кто немного повыше — к медному, а кто еще выше — к серебряному. Все это отзывалось спесью панов польских, и не укрылось не только от глаз Шрама, но даже и Череванихи.

 — Не даром у моего брата жинка княгиня, сказала она: у него и все не по нашему.

 — Да, сказал Шрам, казаки наши, тягаючись с ляхами лет десять, порядочно таки пропитались лядским духом; а кто еще взял за себя польку, то и совсем ополячился.

Тут услышали они звуки рогов, и сквозь другие ворота взъехал на двор сам пан Гвинтовка, в сопровождении своих казаков-охотников, которые, кроме собак, вели за собою еще несколько пар быков.

 — Охота! сказал Шрам; все это польские выдумки. Когда водились у нашего брата казака своры собак?

 — Да и этого никогда не водилось, сказала Череваниха, чтоб на полеваньи [88] ловили быков вместо дичины. — Привитай, брат, далеких и нежданных гостей! — закричала она к Гвинтовке своим звонким голосом.

 — И жданных, и давно желанных, отвечал пан Гвинтовка, подъехавши к рыдвану. — Чолом, кохана сестро! чолом, любый зятю! Чолом, ясная панна-небого [89] !.. Э! Да кто ж это с вами в поповской рясе? Неужели это пан Шрам?

88

На охоте.

89

Племянница.

 — А кому ж была б нужда, сказал Шрам, ездить сюда из Паволочи? Вот и мой сын со мною!

 — Ну, уже такой радости я совсем не ожидал! воскликнул Гвинтовка. — Княгиня! княгиня! закричал он, обращаясь к окнам своего дома, — выходи на рундук, погляди, каких Господь послал нам гостей!

Высокая, благородной наружности женщина показалась в дверях на этот зов. Она была бледна, но прекрасна, хотя первая молодость её уже прошла. Её украинский костюм как-то не согласовался ни с чертами её лица, ни с её поступью и движениями, и кто бы посмотрел на неё внимательнее, тот легко узнал бы в ней иную породу и иное племя.

 — Княгиня моя! Золото мое! Привитай же моих гостей щирым словом и ласкою. Вот моя сестра, вот зять и племянница, а вот высокоповажный пан Шрам. Его все знают на Украине и в Польше.

Голос Гвинтовки был груб, но радостен; княгиня повиновалась ему, по-видимому, охотно, однакож в её поступи и в выражении лица, улыбающегося как-то неестественно, видно было чувство худо скрытого страха и глубокой горести. Гвинтовка взял её под руку и подвел к рыдвану. Навстречу ей вышла из своей колесницы Череваниха. С любопытством озирала она с головы до ног княгиню. Но когда они сблизились, Череваниха увидела, что княгиня совсем не ею занята: она вперила глаза во что-то другое с таким видом, как будто ей представилось какое-нибудь страшилище. «Рыдван! рыдван!» закричала она вдруг, как говорится, не своим голосом; колени её подогнулись, и она упала в обмороке.

Это смутило и гостей, и хозяина. Один Черевань сохранил спокойствие и, довольный тем, что знает причину неожиданности, сказал усмехаясь:

 — Ге! Не дивуйтесь этому, бгатцы: рыдван этот взят под Зборовым, а в рыдване сидел князь с княжичем; князя погнали татаре в Крым, а княжича вражьи казаки, наскочивши, растоптали лошадьми.

Княгиню в это время подняли, и она, услышав, последние слова Череваня, протяжно и глубоко застонала.

 — Вишь лядское отродье! сказал нежный её супруг. — Я думал, она совсем уже забыла прежнее, но, видно, волка сколько хочешь корми, он всё-таки в лес смотрит.