Чёрная рада
Шрифт:
Молодые поселяне окружали стариков и едва верили ушам своим, чтобы еще так недавно весь край находился в таком страшном порабощении у магнатов, панов, шляхты и всего их причета.
— Как же это, спрашивали они, — как это смогли наши выбиться из-под такой кормыги?
— Ге, как! Бог нашим помогал. Ляхи да недоляшки думали, что когда притопчут казака или посполитого, то и будет лежать, як хворостина на гребли. Мы для них все равно, что скот несмысленный. А наш брат-серомаха, в своей изорванной свитке день и ночь со слезами зовет на помощь Бога. Ляхи да недоляшки тонут бывало в пуховиках, пьют, гуляют, а наш брат, все равно как невольник к отцу и матери, взывает к Богу, — перед Богом становит свою душу, как горящую, непогасимую свечу. Оттого-то и не ослабевало наше сердце, оттого-то мы смело восставали против нечестивой силы, и Господь всякий час помогал нам!
Вспоминая таким образом о недавней старине, сельская громада [81]
81
Общество поселян, в смысле законодательной или исполнительной власти, называлось в Малороссии искони громадою. Представителями десяти или более хат, а иногда и целого села, были громадские мужи.
— Когда освободили, с помощью Божиею, от ляхов Малороссию, говорил речник, — то вся земля по обе стороны Днепра стала казакам общею. Вот и расписали все земли по полкам; одни села к одному, а другие к другому полку приписали, и каждое село в своем полковом городе должно было судиться. Ну, а в полках осягли и позанимали казаки земли под сотни, а в сотнях под города, местечки, села и деревни, а в городах, местечках, селах и деревнях под свои дворы, огороды, сады, хутора, левады и пастовники. Казалось бы и хорошо, да то беда, что старинные казаки не захотели делиться поровну с войсковою чернью. «Какие, говорят, они казаки? Их отцы и деды никогда не знали казачества! Сделаем перепись, и кто казак, тот будет иметь казацкую вольность, а кто пахотный крестьянин, тот пускай свое дело знает». Закипел было немалый бунт: чернь не хотела отказаться от своего казачества. На силу сам покойный Хмельницкий кое-как утихомирил. И вот, кто был побогаче, кто мог выезжать в войско на добром коне и с добрым оружием, тот остался казаком и вписан в казацкий реестр; а кто ходил пешком, те остались в мужичестве, сидели на ранговых [82] , на магистратских, на монастырских землях, или жили подсоседками у богатых казаков, а иные остались казацкими подпомощниками, что двадцать и тридцать человек одного казака в поход снаряжали. Бедняки подсоседки хотели б то и сами казацкой вольности попробовать, да не сила! Как старшины казацкие распорядились, так и осталось до сей поры. Давай наш брат и п'oдать от дыма, давай и подводы, ступай и гребли чинить по дорогам; а казак ничего этого не знает. Придет, бывало, полковник или войсковой старшина к гетману: «Благослови, пане гетмане, занять займанщину», да и займет, сколько обнимет глазом степей, лесов, сенокосов, рыбных озер, и уже это его родовая земля, уже там подсоседок хоть живи, хоть убирайся к другому пану, коли не любо. Также и сотник или есаул, или хорунжий полковой придет к полковнику: «Благослови, батьку, занять займанщину». — «Займи, сколько в день конем объедешь». А сотники казакам по всей сотне займанщину раздавали. Объорёт плугом, обнесет кольями, или рвом окопает, да уже наш брат туда и не суйся; и где он на болоте вколотит сваю, там наш брат мельницы не строй; сам он или его дети построят [83] . Так-то, дети, так-то, братцы, эти богачи, эти дуки из таких же, как и мы, серомах, расплодились. В Хмельнитчину редко который родовой панок удержался на Украине да пристал к казакам, а теперь их не пересчитаешь! После войны иные повылазили из Польши и выпросили у гетмана предковские земли, но это кто-кто, а то все паны из казачества вышли. Уже иной и позабыл того, с чьим отцом когда-то вместе шли на войну. Тот в бедности остался, а ему фортуна послужила, выскочил в старшины, в значные казаки, занял займанщину, осадил слободы подсоседками и теперь кармазиновый жупан носит, а мы сермяги молча латаем. Так-то, братцы, так-то, дети!
82
Так назывались земли, которыми пользовались на поместном праве казацкие старшины.
83
Точное понятие о займанщинах, кроме народных воспоминаний, получил я из рукописи, которой давно уже нигде не встречаю, а она стоила бы обнародования. Составил её в начале XVIII столетия некто Чуйкевич и дал ей такое заглавие: «Эксцерит из прав малороссийских, в прекращение горькой в судах волокиты».
А Шрам со стороны слушает-слушает, да не знает, что и говорить этим воспламененным головам. — Нечего, думает, и слов попусту тратить. Ведром воды не залить пожару. Тут, вижу, долго кто-то старался, — а кто же больше, если не проклятые камышники? Со всех сторон подложили злодеи огня!.. Велика будет милость Божия, если мы успеем погасить ого!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
А жены шляхетскии стали женами козацкими.
На другой день, при заходе солнца, достигли наши путешественники хутора Нежинского полкового есаула Гвинтовки. С именем хутора в воображении читателя, конечно, соединяются пустынные картины лесов и вод, между которых мирно приютились скромные строения и огорожи. Лес и вода — благодать в Малороссии, и ради этой-то благодати каждый, кто может, поселяется отдельным хутором, оставляя безводные и открытые для жаров и вьюги села. Пан Гвинтовка занял себе для хутора самую лучшую местность под Нежином, и даже у полковника Васюты Золотаренка не было таких широких прудов на хуторах, не было таких вековечных лесов, таких роскошных пастовников, как у Гвинтовки.
Первое, примеченное здесь Шрамом, строение были кузница и хата хуторского кузнеца. Отстав от своих спутников и проезжая мимо убогого Вулканова жилища, Шрам был свидетелем сцены, которая вовсе не ладила с пасмурным настроением его души. Из хаты бросилась опрометью молодая женщина едва не под ноги его коню. За нею выскочил мужчина с нагайкою в руке.
— Уже ж я дам тебе за эти песни! кричал он, — добрался я теперь до тебя!
Женщина, видя, что не уйдет от своего гонителя, начала с большим проворством бегать вокруг Шрамова коня.
— Вот велика беда! говорила она. Будто уже нельзя и запеть:
Ой ты, старый дидуга, Изогнувся, як дуга; А я, молоденька, Гуляти раденька!Мужчина точно был уже с сединою, а она еще в первой молодости.
— Погоди, погоди, вразька дочко! говорил он, — дай мне только до тебя добраться: я покажу тебе свою старость. Смейся, смейся! Засмеешься ты у меня на кутни [84] ! Моргай, моргай [85] ! Як моргну тебе, то й ногами вкрыесся [86] !
84
Т. е. заплачешь. Кутни зубы — угловые зубы, к концу челюстей.
85
Моргать — мигать, делать гримасу.
86
Т. е. как ударю, то полетишь к верху ногами. Но в этом переводе нет юмору, который не оставляет Малороссиянина и во время гнева.
И начал гоняться за нею вокруг Шрама. Но она явно чувствовала превосходство своей ловкости в этой игре:
— Отдохни немного, Остап! Видишь, как запыхался! А я тебе спою другую песню, когда эта не по душе.
И, подтанцовывая на бегу, и плеща в ладоши, она начала петь:
Коли б мені або так, або сяк, Коли б мені запорозький казак; То б він мене туды-сюды повернув, То б він мене до серденька пригорнув!Остап начал было уже ослабевать, но эта песня вдохнула в него новые силы.
— Э! Так вон еще что! Уже ж теперь ты не уйдешь от меня! То-то я вижу, что запорожцы что-то слишком часто просят тебя вынесть воды напиться! А у них не вода на уме.
И пошла опять беготня вокруг Шрама.
— Сгиньте вы к нечистому! вскрикнул Шрам. Дайте мне проехать!
— Где ж мне, пан-отче, деться? сказала женщина. Он меня убьет, если поймает! Вы не знаете его: хоть дурень, а зол, как собака!
Шрам обратился к кузнецу:
— Стыдно тебе с седою чуприною так дурачиться! Оставь ее; после расправишься! Дай мне проехать.
Кузнец тогда только рассмотрел перед собой священника. Для степенного украинца великий стыд забыться в присутствии такой особы, и потому, поклонясь Шраму, он побрел с смущенным видом в хату; только в дверях еще погрозил жене нагайкою. Но та, видно, часто разыгрывала с ним подобные сцены. Она смеясь показала ему кукиш.
— Дома пан есаул полковый? спросил у неё Шрам.
— Да, дома, пан-отче! Там все с запорожцами бенкетуют.
— Как! Гвинтовка с запорожцами?
— А почему ж? Разве вы не знаете, что теперь запорожцы первые в свете люди? Говорят, царь подарил им всю гетманщину.