Черная радуга
Шрифт:
Он в волнении прошелся по комнате, снова выпил и лег, наблюдая за Уалой. Она сидела и молча курила. Ясная и простая догадка пришла еще днем, когда Матвей ждал ее. «Если придет, значит она». По-видимому, ей изменили задание: быть безотлучно рядом и довести его до конца.
Все звенья теперь слаженно соединялись в единую, без узелков, цепь. Она довела до конца Петровича и теперь благополучно доводит его. Киссель же появлялся, чтобы проконтролировать ход губительного эксперимента, успешно ли идет. Наверное, результаты их порадовали: наступила последняя стадия. Это он ощущал по запаху этилового спирта, исходящему уже от него самого, когда
Она сама рассказала ему о Петровиче, но не все. Она была с ним все время и вышла за мгновение до того, как он нажал большим пальцем ноги курок. Возможно, даже помогала расстилать тот матрасик… Не зря она прибежала одной из первых — знала. Кто там мог ей сказать? Брехня, все брехня.
Главный вопрос: вколол ли Киссель ему подавляющее волю? Это азбучный момент в их работе. А как они сделали это с Петровичем, тот ведь никого к себе из белых халатов не подпускал? Видимо, она и подсыпала ему в кофе или в сивуху препарат. У матьее препаратов навалом. Как-то в одном дурдоме Матвею вкатили такой — галоперидол. В тот день он понял, что значит «жизнь копейка». Даже не копейка, а ломаный грош. Воля исчезла, словно вытекла. Дали бы ему в руки гранату и велели выдернуть чеку — выдернул бы. Или двустволку… да еще большой палец ноги приладили бы на курок.
А эти формулы: «Я спокоен, я совершенно спокоен». На самом деле: «Я покорен, я совершенно покорен». Покорность, вот что им нужно. Тупая и обязательно нерассуждающая. «Не задумываясь он бросился в огонь». Вот так и надо: не задумываться. Таких и воспевают, которые не задумываясь делают все, что им велят, голосуют, подписывают, бросаются в огонь.
Когда же мы станем задумываться?..
Мысль напряженно работала. Чем купил ее Верховода? У нее всегда было независимое положение в ансамбле — и не зря. Зарубежные поездки, красивые тряпки — чем еще покупают таких? И тогда, на Горячих ключах, кто дал распоряжение руководителю ансамбля оставить ее? Верховода только цокнул, и тот мгновенно поджал хвост. Значит, пока Матвей ходил с Вадимом глушить водку, она уже дала знать, что вошла с ним в контакт. Чемоданчик стоял у ее ног, все было решено. А пляска, крик «Убийцы!» — инсценировка, фикция, как те объятия под летящим вертолетом. А вертолет был послан для контроля…
Какое-то шестое чувство не позволяло ему открыть тогда ей все, что знал. И это тоже не зря. Верховода думал, что Матвей уже в его руках, но дальнейший провал Рацукова показал ему, что противник не так прост, держит козыри про запас. В тот момент, когда у него вырвалось: «Рацуков один из них!», судьба капитана была решена и подписана, от него постарались отделаться. Где-нибудь в загнивающем банановом мире его бы пристрелили или забетонировали в панель, а тут зачем киноужасы? Есть простые надежные механизмы…
Потом Уале велели законспирироваться, не проявлять активности и ждать: дескать, сам придет. И он, как цуцик, пошел в расставленную ловушку.
Они хотят его конца. Ну что ж, посмотрим, кто кого.
Он налил полный стакан водки, ей полстакана вина:
— Пей.
Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. Она покорно выпила, он тоже и снова стал ходить по комнате. Горячая, но какая-то вялая волна прошла по телу. Лег, поднял с пола брошенную книгу, стал читать. Она сидела на тахте, молча курила. «Упорная, дрянь!»
Тахта начала медленно, потом все быстрее раскачиваться. На миг показалось, что он на корабле, в море, но потом усилием воли он отогнал виденицу: нужно контролировать себя. Стал сползать с тахты. Уала помогла. Оттолкнул ее руку, поднялся и прошел в ванную. Попил воды прямо из крана и так же качаясь пошел назад. И вдруг побежал. Но не успел…
Страшное и мохнатое мягко прыгнуло сзади, когда он был уже на пороге, и ударило в затылок. Дальше была тьма.
Очнулся на полу, слыша чьи-то всхлипывания. Он открыл глаза. Уала сидела рядом, поддерживала его голову, по щекам струились слезы.
— Что… — пытался он сказать, но язык не повиновался. Осторожно поворочал им и понял, что язык прокушен. Рот был полон крови, он выплюнул ее и еле выговорил: — Что… было?
— То же самое, — сквозь всхлипывания выдавила она. — То же, что и у Петровича. Ты рухнул прямо с порога… стал биться, я так испугалась… Да что же это такое?
Она закрыла лицо руками и неудержимо зарыдала. «А ты думала, что конец будет легким? — со злобой подумал он. — Нет, ясочка, хлебнешь сполна… зрелище не для слабонервных».
— Значит, кондрат, — снова с трудом выговорил он. Затылок саднило, все тело ныло так, будто по нему молотили цепами.
Вспомнил, как в аэропортовском ресторане один мужик упал у порога и стал биться, выгибаясь. Кто-то сунул бившемуся в припадке ложку, кто-то придержал голову. Потом сраженного унесли.
— Что же ты… ложку не сунула… знаешь небось?
— Ох! Я снова растерялась… металась, не знала, куда и бежать… Откуда тут ложки? Вызвать «скорую»?
Не отвечая, он перевалился на живот и на подламывающихся руках пополз в ванную, оставляя кровавый след. Там, кое-как хватаясь за края ванны, поднялся и сунул голову под холодную воду. Полоскал рот — бурлящая струя выходила розовой, потом побледнела. Посмотрел в зеркало и высунул язык. На конце багровела рана, а язык был черным. «Даже не белый», — подумал равнодушно. От холодной воды немного прояснилось в голове, с удивлением почувствовал, что может шататься на ногах.
Когда он появился на пороге, Уала стояла с телефонной трубкой в руке и растерянно смотрела на него.
— Не смей, — он нажал на рычаг. — Еще напляшетесь… на моей могиле.
Одна знакомая рассказывала, как ездила из Хабаровска во Владик, «чтобы отыскать твою могилу и положить на нее цветы». Он тогда изумился: «Какую могилу?» — «Ну, я думала, что ты уже давно погиб от водки, ведь так пьешь…»
— Придется запастись терпением, — сказал он ей тогда и повторил сейчас. — Нашего человека не так легко свалить, процесс трудоемкий.
— Разреши, я снова позову Кисселя.
— Не надо. На этот раз он заберет. Ты знаешь, что такое алкогольная эпилепсия. Это значит, что конец близок.
По-прежнему глядя на него страдающими глазами, она настороженно присела на тахту.
— Любимый… — она впервые так его назвала. — Уезжай. Уезжай скорее! Прошу тебя! Я… я этого не перенесу.
«От души или входит в сценарий?» Он налил водки. Сильно защипало язык, горло казалось обожженным. Бросил в рот еще горсть витаминов.
— Все пройдет. Судьба. Или уеду или не уеду… останусь в вечной мерзлоте. Всегда мечтал, чтобы меня похоронили в вечной мерзлоте. Черви не грызут. Нет тут червей… лежишь спокойно. Правда, холодно. Ничего, после страшного суда в аду отогреюсь. Там ведь сивуха без ограничений… и поучений.