Черная сага
Шрифт:
А в полдень, на излучине, на правом берегу, вам открылся кумир. И про него ты тоже слышал. Ты велел остановиться и пристать. Пристали. Все оставались на своих местах, а ты один сошел на берег, опустился перед кумиром на колени и поднес ему две большие связки янтаря, китовый ус и старинный каменный кинжал — очень хороший. Кумир молчал. Ты встал и осмотрелся. На горизонте показался дым, потом еще один, еще… Прекрасно! И ты, победно улыбаясь, приказал:
— На весла!
Вы двинулись дальше. Шли дни. И в каждый такой день твои воины гребли, не жалея себя, от темна до темна, а этим пустынным берегам, казалось, никогда не будет конца. А потом, на двенадцатый день, вдруг
Порой на берегу встречались поселения — десяток-два домов, ограда, ров, вот и все. Вид этих поселений был, конечно, не ахти какой, но все равно каждый раз, приближаясь к очередному поселению, гребцы невольно замирали, весла начинали бить невпопад…
— Нет! — говорил ты им. — И не просите. Мы не за тем идем. Р-раз! Навались! Р-раз! Р-раз!
И так вы шли еще пять, десять, двадцать дней. Теперь уже не только поселения, но даже и целые маленькие города стали все чаще попадаться на вашем пути, а вид у этих городков с каждым разом был все богаче и богаче. Однако ты и к ним не позволял приставать, и даже для ночлегов каждый раз выбирал глухие, пустынные места. Люди кормились только солониной. Так что совсем неудивительно, что они понемногу начали роптать. Те, кто постарше, вспоминали о былом, то есть, конечно, о своих самых удачных набегах и, ясное дело, об очень богатой, ну просто баснословной добыче, а те, кто помоложе, все это с большим удовольствием слушали. И верили каждому слову. Когда же ты сказал им, что все это наглая ложь, потому что никогда еще никто из белобровых не заходил так далеко на юг, как сейчас зашли вы конечно, если не считать тех, кто проделал этот путь в ошейнике, то есть рабом… Но тебя не стали даже слушать! Тогда ты, потеряв всякое терпение, вызвал Угера и Крю и отрубил им головы — в честном бою, один против двоих. Тут все сразу поджали хвосты, замолчали. А ты сказал:
— Глупцы! Терпение! Еще три дня терпения! А нет — так за борт. Ну?! Кто хочет за борт? Встать!
Никто не шелохнулся. Тем это все тогда и кончилось.
А еще через три дня, как ты и обещал, вы дошли до Ярлграда. О, Ярлград! Каким тогда для них, для белобровых дикарей, красивым и богатым показался этот жалкий варварский город! Гребцы сидели, побросавши весла, и смотрели, округлив глаза, на все эти кособокие терема, на их пестро размалеванные крыши, на крепостные стены в изразцах и на высокие массивные ворота, покрытые затейливой и, это можно и сейчас признать, довольно искусной резьбой…
И — никого в том городе! Город, казалось, вымер. Или спал. Вы причалили к пристани, сошли на берег и, положив мечи на землю, принялись ждать. Ярлград по-прежнему молчал; долго никто не появлялся. Потом к вам все же спустился по тропке один человек. Он был высокий, кряжистый, русоволосый. И был он без оружия, без лат; значит, здешний хозяин. Он посмотрел сначала на тебя, а после мельком на других, вновь на тебя — и усмехнулся, потом молча ходил вдоль ряда сложенных мечей, смотрел на них, оглаживая бороду, и наконец сказал:
— Беру. За треть.
На том и порешили. Ярл Ольдемар — а это он и был — сказал, что он прямо с того же дня нанимает тебя и всех тридцать восемь твоих воинов к себе на службу и обещает вам сытный стол, теплый кров и треть добычи. Все вместе вы взошли наверх. И пировали. По случаю жары ярл приказал накрыть столы прямо в саду, в тени деревьев. А те столы… Это уже потом ты привык к подобным зрелищам, а в первый раз ты был сильно и очень неприятно поражен. Сидел, смотрел на своих воинов, которые, забыв обо всяком приличии, вели себя словно голодные свиньи. Конечно, думал ты, глядя на них, поход был долгий и трудный, но, тем не менее, воин должен всегда оставаться воином. Тебе было очень противно. И стыдно!
Вдруг ярл спросил:
— А ты чего не ешь?
И улыбнулся. По-хозяйски. Так улыбаются, когда кормят собак — своих, прирученных. А, даже так! Какой он, этот ярл, надменный! И самоуверенный! Ну что ж! И ты тогда резко… Нет, ты все же сдержался. Сжал кулаки, не потянулся к ножнам, а только отвернул от него, от надменного ярла, свое горящее гневом лицо и смолчал. Тогда он снова спросил:
— Так почему не ешь?
Но ты уже окончательно пересилил себя и потому ответил просто:
— А я не голоден.
Ярл рассмеялся и сказал:
— Вот это хорошо. Я не люблю голодных. — Потом подумал и добавил: Правда, и сытых тоже.
И посмотрел тебе прямо в глаза. Он, наверное, ожидал, что ты снова отвернешься или хотя бы побагровеешь от гнева, начнешь кричать, а то и вообще схватишься за оружие. Но вместо этого ты только насмешливо улыбнулся и сказал:
— Быть может, ты, ярл, и прав. Но разве это так важно? Кто голоден, пусть ест, кто сыт, пусть пьет. А я — просто воин. Живу мечом и от него и сыт, и пьян.
— Но ты же его продал!
— Нет, ярл. Не продал — только показал. И он тебе понравился. И ты готов платить мне за него. Ну так плати!
Ярл зло прищурился, долго молчал… а после рассмеялся, встал и приказал:
— Вина! Мне и ему — вина!
Слуга подал вам чашу — одну на двоих…
И с той поры ты с ним уже не расставался. Вместе вы ходили на Тэнград, на Ровск, на Глур и во многие другие места. Судьба благоволила вам, ты, Хальдер, всякий раз продолжал оправдывать свое прозвище Счастливый, и потому если кто-нибудь из здешних воевод вдруг заводил речь о том, что, мол, это негоже, когда каким-то белобровым чужакам дают столько власти и силы, тогда ярл Ольдемар тотчас гневно поднимал руку и требовал… Да что и говорить! Ярл Ольдемар был настоящий ярл. Был…
…Да! Хальдер зажмурился. Дышалось тяжело. Уже совсем стемнело. И вот опять внизу кричат, теперь уже намного громче. И вот теперь оно, пожалуй, и начнется: они снимут кольчуги, выйдут в круг, загремят бубны, завоют рога, они пойдут плясать — с мечами. Посол уже сейчас, небось, довольно ухмыляется. А был бы Ольдемар, так разве бы посмел этот наглец даже глаза поднять? Нет, конечно!
Но Ольдемара давно уже нет. В тот год, когда случилось так, что он ушел, ты, Хальдер, был…
Нет, ты ведь и тогда был тоже просто воином, тоже имел ночлег вот в этой самой горнице, и на этой же самой стене висел твой меч — пока еще простой, не этот. А Ольдемар к той памятной весне уже ох как заматерел! Тогда, лишь только снег сошел, были к нему послы с поклонами — пять ярлов из двенадцати признали его старшим. Это была большая удача! Но ему и этого показалось мало, и потому он грозно спросил у послов:
— А после меня кто будет моим восприемником?
— А твоим восприемником, — они ему ответили, — будет над нами твой сын Айгаслав. Его почтим.
Вот так-то вот! Чего он, Ольдемар, и домогался, то есть отныне он и его род — старший над ними! И в том они клялись перед кумирами, ярл жег рабов, был пир. А Айгаслав… Трехлетний Ольдемаров сын Айгаслав был крепким, смелым и смышленым мальчиком. И он еще…
Да, было это! Бывало, ярл посадит сына на колени, взъерошит ему волосы и скажет: