Черная сага
Шрифт:
— Нож уже в мясе, вино уже в роге. Чего еще?
Они по-прежнему стояли.
— Я жду, — напомнил я.
Только тогда они прошли к столу, расселись. Моя жена села со мною рядом. Акси стоял возле меня.
— И ты садись!
Акси кивнул — все передвинулись — и он сел рядом с нами. Тогда я еще раз — и очень пристально! — осмотрел собравшихся и сказал:
— Вы, я догадываюсь, знаете, кто принимает вас за этим столом.
— Возможно, что и так, — после некоторого молчания сказал самый старший из них. — Мы слышали, что прошлой осенью сюда явился человек, который именовал себя Айгаславом, ярлом Земли Опадающих Листьев. Ты на него похож.
— Да, — усмехнулся я, — и это я и есть. А как мне вас именовать?
Тогда
— И что же привело ко мне тебя, почтенный Аудолф, тебя, почтенный Лайм, а также и тебя, почтенный Гьюр?
За всех троих опять ответил Аудолф:
— Сказать по правде, мы явились не к тебе, а к Сьюгред, дочери покойного Торстайна, так как она хоть и не является его законной наследницей, однако отвечать за все его долги и обязательства придется ей и только ей. А ты… Пусть ты и именуешь себя Айгаславом, но это лишь пустые слова. Это во-первых. А во-вторых, в Счастливом Фьорде ты — никто. Ты, может, вообще не человек.
— Х-ха! — гневно вскричал я. — Не думаешь ли ты, почтенный Аудолф, что оскорблять хозяина — это весьма неучтиво с твоей стороны? За это можно поплатиться головой!
Я встал, взялся за меч. А Аудолф без всякой робости ответил:
— Ты, конечно, можешь убить меня. Ты даже можешь убить всех здесь сидящих. Но это ничуть не приблизит тебя к тому, чтобы мы посчитали тебя равным себе. Ибо все мы — живые люди, и собрались здесь для того, чтобы вести между собою тяжбы. В законе так и сказано: тяжба — дело живых. А ты сам знаешь кто! Подземный человек увел тебя в скалу, и, значит, ты умер для нас, ибо если кто-то оттуда порой и возвращается, то это уже не живой человек. И ты такой же — не живой. Теперь можешь убить меня, убить нас всех, но все равно равным с нами мы тебя не посчитаем!
Я усмехнулся, я не оробел. Я ведь заранее знал, что примерно так оно и будет. И знал, как надо на это отвечать. И я ответил:
— Не в моем обычае перед кем-то оправдываться. Я знаю, кто я есть, что мне принадлежит. Я — ярл Айгаслав, я живой человек, Счастливый Фьорд — это моя земля, Сьюгред — моя жена, а Акси — мой окольничий. Но, делая снисхождение к твоим сединам, Аудолф, я расскажу тебе и всем твоим сородичам, куда увлек меня подземный человек и как я после оттуда выбрался. Ну а когда вы узнаете, кто именно посчитал возможным сохранить мне жизнь, то, думаю, тогда вы с превеликим удовольствием согласитесь вести со мной тяжбы.
— Возможно, что и так, — с опаской сказал Аудолф. — Итак, мы слушаем.
И я взялся рассказывать. Теперь, вспоминая свой тогдашний рассказ, я должен признаться, что кое-что я тогда не договаривал, и потому на этот раз я расскажу все заново. Итак, меня окликнул странный низкорослый человек, и я вошел в скалу. Каменная дверь за мною с шумом затворилась…
И наступила тишина. А тьма вокруг была такая, как будто меня и впрямь замуровали в стену. А ждал-то я, увы, совсем иного! Ольми не раз рассказывал, что Там он попадет в богатые и ярко освещенные палаты, где в каждой горнице стоят накрытые столы, за которыми пируют самые отважные воины. Им там вольготно и весело; устав от возлияний, они встают из-за столов и рубятся, и падают убитыми, и наступает ночь, а утром они вновь встают живыми, невредимыми и вновь садятся пировать, а после вновь берутся за мечи — и так будет всегда, пока стоит земля и светит солнце. А я куда попал? Тьма, тишина вокруг. И я еще немного постоял, прислушался, но так ничего и не услышал. И тот, кто заманил меня туда, молчал.
— Эй, странный человек! — гневно воскликнул я. — Ты где?
Но он мне не ответил. Быть может, если бы я начал умолять его и унижаться перед ним, то он и отозвался бы. Но это не по мне! Хальдер призвал меня — и я его найду, чего бы это мне ни стоило! И я… Хрт, Макья, не оставьте!.. и я пошел — так просто, наугад. Тьма, повторю, стояла непроглядная, а место, где я оказался, было неровное и каменистое, и потому я то и дело оступался и падал в глубокие ямы, а то натыкался на встававшие на моем пути валуны… Но я не останавливался — шел. И сколько я так шел, я не знаю, ибо там, где я был, нет времени, и там, наверное, можно плутать до той поры, пока стоит земля, и лишь тогда, когда она развалится и разлетится на куски, а наш Великий Хрт…
Вдруг мне почудилось, что где-то очень далеко впереди раздаются тяжелые удары молота. Мне сразу вспомнились рассказы о несчастных, которые обречены подземцами на рабство — и потому я замер и прислушался. И долго так стоял и слушал, слушал, слушал… И догадался, что это вовсе не молот. А это меч гремит! Меч рубит по скале. И голос этого меча мне хорошо знаком… Да это же меч Лузая! И он, Лузай, зовет меня, подсказывает путь. Но…
Да! Это теперь я знаю, как погиб Лузай, и знаю, что он мне не враг, что он ушел только затем, чтобы спасти меня. Ну а тогда я думал так: а, будь что будет, что суждено, то сбудется — и двинулся вперед, на зов меча Лузая. Было по-прежнему темно, тропа была очень неровная, она сильно петляла между скал, однако Хрт поддерживал меня, и потому я ни разу не упал.
Вдруг меч затих. Зато я теперь ясно слышал шум прибоя. Что ж, хорошо! Прибой — это море, а море — это широкая, открытая дорога. Значит, Лузай был настоящим воином, он спас меня, и если я вернусь, то обязательно отблагодарю его самым щедрым образом. Ну а пока…
Когда я, кстати, был уже довольно-таки близко от берега, то услышал множество рассерженных, невнятных голосов. Судя по тому, что мне удалось разобрать, я понял, что какие-то мне незнакомые люди готовятся к отъезду и уже грузят последнюю кладь на корабль. Вполне возможно, что им со мной совсем не по пути. Однако, что еще возможнее, другого корабля мне здесь вообще никогда не дождаться! А посему…
— Эй! — крикнул я. — Погодите! Возьмите и меня с собой!
Незнакомые люди тотчас замолчали, а потом один из них спросил:
— Ты кто такой?
— Айга, стрелок.
Они некоторое время совещались между собой, а потом уже другой голос спросил:
— Это не ты ли был у Гуннарда и очень метко бил воронов, а после, не побоявшись, метил самого Вепря?
— Да, это я.
— Ну а сейчас ты куда собираешься?
— В Чертог. Хальдер Счастливый звал меня. И я очень спешу!
И мне ответили:
— Ну что ж, неплохо сказано. Иди! Мы ждем тебя.
И я пошел к ним, взошел на корабль. Было совсем темно, я ничего не видел. Даже весло, и то я нашел только на ощупь. И тотчас же:
— Р-раз! — крикнул кормчий. — Р-раз! Р-раз!
И мы гребли, гребли, гребли, гребли! Пот застилал мне глаза, я задыхался…
А вот усталости я совсем не чувствовал! И думал: так можно грести и день, и два, и пять. А хоть бы и всю жизнь! А жизнь здесь бесконечная, здесь смерти нет, нет никакой усталости, нет робости, нет даже, говорят… Так что греби, ярл Айгаслав, спеши, Чертог зовет тебя, ждет Хальдер, хей! И я, как и все остальные, греб, греб, греб, греб. Корабль шел легко, не рыскал, а ветер был попутный, ровный. А вот уже и тьма мало-помалу разошлась и небо стало серым. Но серым оно было не от того, что оно было затянуто тучами, а просто там, в том небе, солнца не было. Совсем! Также и тамошнее море было серое, и серым был наш корабль, и только в серое были одеты мои спутники, и серыми были щиты, и серый парус, серые весла. И сам я был таким же серым! В другой бы раз я, может быть, и оробел, но здесь там, где я был тогда — нет места робости. Нас, знал я, ждет Чертог! И Хальдер! Он там сидит в богатой, ярко освещенной горнице, пирует, вспоминает о былом, он сыт и пьян. А здесь пока…