Чёрная сова
Шрифт:
— Когда мы едем?
Сначала Андрей объяснял, что лёд на крупных водоёмах ещё не встал, лучше подождать в гостинице, чем потом сидеть в чуме среди тундры, а ей, видимо, казалось, что он умышленно оттягивает время, и её энергия протеста в результате вылилась в очередную размолвку.
— Если мы не выедем завтра, — вдруг заявила она. — Я пойду одна. Купи мне лыжи.
— Коньки куплю, — не без сарказма пошутил он. — На конях ты скачешь хорошо, а на коньках?
— Портал может закрыться раньше! Космическая полночь не совпадает с земной полночью. Как не совпадают магнитный и географический полюса. Тем более, что магнитный
В Норильске, возможно, от близости цели и всевозможных приключений её метало из стороны в сторону: от объятий и непринуждённого шёпота во дворе изолятора до неприязни, от завуалированного объяснения в любви до откровенной ненависти. Её разум словно полоскался на ветру, окончательно утратив земную опору и повторяя весь чувственный ряд. Алефтина витала уже не в облаках — в звёздах. Терехов не понимал, как увязаны земные полюса с космическими и почему всё это отражается на полярной полночи, точнее, уже не хотел понимать и ответил жёстко:
— Поедем, когда скажу!
— Вот такой ты похож на Репьёва! — вдруг сказала она. — Как я вас ненавижу!
Обидеться на неё и встать в позу было легко, и он едва удержался, вдруг почувствовав, что и в самом деле напоминает Жору, всё время откладывая время выезда на плато. Только однокашник держал её на Укоке, объявив, что она в розыске и десять лет надо сидеть в чертогах, пока не пройдёт срок давности.
Она хотела движения к цели! Пусть пешком, на лыжах, но ежечасного, по шагу, приближения к этому злосчастному порталу.
Вечером того же дня Андрей опробовал лёд на реке, прокатившись с гружёной нартой, проверил возможности снегохода и нашёл единственный недостаток: ездить по лесу и кустам на этом агрегате было опасно: ветки и тонкие деревья попадали между лыж и хлестали по лицу, а пластиковый щиток впереди почти не защищал.
Полярная ночь приближалась стремительно, световой день и так был короток, и его жалкие остатки закрывались плотной снежной облачностью, поэтому они стартовали невзирая на час — вечером, из посёлка Валёк. Мелкие реки и озёра промерзали быстро, лёд уже держал хорошо, и сомнения были только относительно озера Лама, которое из-за своих размеров и глубины замерзало позже других, по свидетельству знатоков — в конце октября.
Фары снегохода были мощными, хорошо пробивали метельное пространство и одновременно мешали Алефтине сидеть сзади и смотреть вперёд. Поэтому ей пришлось надеть маску и сесть задом наперёд, что её поначалу раздражало, и он спиной ощущал её недовольство. После трёх часов беспрерывной езды по реке, когда он тундрой спрямлял дорогу на озеро Мелкое, спутницу начало колотить, но теперь от холода, и он это тоже почувствовал спиной.
По озеру он гнал снегоход, ориентируясь по компасу, и останавливался редко — чтобы скорректировать направление или дозаправить бак. Алефтина терпела холод, показывая свой неукротимый характер, и только когда продрогла до трясучки, сама изъявила желание ехать в нарте, упаковавшись в спальный мешок.
Терехов молча высвободил место на рулоне шкур от чума, подождал, когда она уляжется, и снова сел за руль. Лёд на озере был уже толстый — хоть на коньках катись, гружёная нарта на титановых полозьях с острыми направляющими хорошо держала скользкую поверхность, но резиновая гусеница на высоких снегозацепах годилась лишь для плотного снега и проскальзывала на льду. Если разогнаться
Первый ночлег он планировал сделать на реке Лама, чтобы провести разведку и уже потом двигаться дальше. Лёд под лыжами на ходу слегка гудел, словно камертон, отзываясь на прикосновение, и этот гул Терехов всё время слышал, определяя по нему толщину и монолитную прочность. Но уже перед самым устьем напряжённый слух на какой-то миг потерял звучание этой мелодии. Сквозь вой двигателя и шум ветра своим музыкальным чутьём или опять же спиной он уловил характерный звон. С таким певучим звуком обычно идёт хороший алмазный стеклорез по стеклу... или бежит трещина по льду!
Андрей повернул к берегу, выскочил на занесённую снегом отмель и упёрся в прибрежный кустарник. Заглушил мотор, выключил свет, поэтому первые несколько минут ничего не видел, ослеплённый фарами. Алефтина же выскочила из нарты и вдруг стала прыгать в спальном мешке, отступая к кустам. В темноте она видела то, что не мог видеть Терехов: снегоход вместе с гружёной вещами, топливом и продуктами нартой продавил тонкий лёд, и теперь вода сочилась из трещин, на глазах пропитывая снежный покров.
Проморгавшись и привыкнув к темноте, он узрел, что происходит, отцепил и едва выволок нарту на сухой снег, под которым чувствовалась твердь берегового откоса. Через минуту вырвавшийся на волю поток взломал лёд, и перед ними потекла река. Нарушилось хрупкое равновесие — тонкий ледяной покров вскрылся на глазах, и река унесла обломки льда. Этот почти весенний пейзаж как-то сразу и надёжно вразумил спутницу; она не проронила ни слова, наблюдая, как Терехов вытаскивает из нарты чум, устанавливает его и заготавливает дрова не на один ночлег.
Потом, в чуме, когда уже гудела печка и чёрная сова, надев маску, пристроилась рядом, Терехов почувствовал, как её колотит, теперь явно нервной дрожью, поскольку источаемый жар сушил глаза и вышибал пот. Он поначалу даже и не понял, что спутница плачет, незаметно, под маской, и с трудом сдерживает всхлипы.
Ещё на Алтае ему показалось, что Алефтине чужды многие чувства и инстинкты, в том числе опасности и самосохранения. Эта амазонка без страха скакала по ночам самым лихим бездорожьем, всецело полагаясь на ловкую прыть и устойчивость лошади, не боялась тьмы, холода, пространства и всего того, что составляет основу любого экстрима. Напротив, перед ней, как перед хищной птицей, трепетало всё живое и неживое, ибо её ночная власть была почти беспредельной. И только сейчас, наблюдая, как её треплет нервная лихорадка, Терехов вдруг подумал, что во дворе изолятора, когда она бросилась в объятья, случилось то же самое. Видимо, в прокуратуре, откуда она приехала, на Алефтину сильно надавили, взяли на понт, на испуг и красочно объяснили, что сидеть в лагере ей придётся не менее десяти лет. И таким образом достигли болевого порога, который разбудил в ней женщину. А разбуженная, она тотчас захотела всего земного и тёплого, что согреет и даст силы пережить десятилетие тьмы.