Чёрная Тишина
Шрифт:
– Ничего я не боксер!
– Может, ты тоже из Кошмаров? Ты небось и аями у Нанайца до последнего не замечал.
– Да чё я не замечал? Всё я замечал, – отвечает Иван, с трудом понимая, о чём говорит Доктор.
– Ну а раз замечал, тогда не задавай тупых вопросов, сказано – лезть в Печь и ехать к Лешему с этими бедолагами, значит, полезай в Печь и дуй к Лешему.
Глава 9
Бывают такие сны, в которых необузданные потусторонние силы открывают тебе сакральный смысл всего сущего
К сожалению, незаменимым атрибутом таких снов является невозможность переноса этой самой правды в обыденный мир людей. Волшебная бестелесная истина, существующая лишь в мире идей, неминуемо растает или того хуже исказиться, находясь под обыденной повседневностью и серостью мира людей.
Поэтому в первые секунды пробуждения от такого сна человек вокруг себя ничего не видит, не слышит и не понимает. Пытается осознать, где он и как тут очутился. Всё существо занято попытками удержаться за тающую дымку сновидения, но чем сильнее усилия, тем быстрее распадается эфирная конструкция в сознании пробудившегося, возвращая его воспоминания, его насущные потребности и его собственное “я”.
Когда Вероника открыла глаза, она смогла разглядеть за автомобильным окном, в которое упиралась лбом, лишь бегущий кусочек серого асфальта и постоянно мелькающие ели. Одно дерево сменяло другое, а его следующее. Все они были похожи друг на друга, как родные близнецы, и в какой-то момент ей показалось, что нет никакого множества деревьев, а лишь одно-единственное дерево, растянутое вдоль этой стороны дороги. И другой стороны дороги. И вообще любой другой дороги в этой стране, да и во всем мире.
Распрямляя затёкшую шею, моргая тяжёлыми веками и вытирая тыльной стороной ладони бегущий по краешку рта медок, Вероника пытается дать оценку сидящему рядом водителю старого, но роскошного, автомобиля.
Мужчина средних лет старше её, но старушкам у подъезда ещё можно обращаться к нему “молодой человек”. Его голова сначала показалась ей гладко выбритой, но продолжая беглый осмотр небольших следов на коже, какие бывают после ожогов, и, удостоверившись в отсутствии бровей, она предположила, что этот человек болеет какой-то редкой болезнью, отчего он напоминает только что выбравшегося из пожара.
– О! – произносит незнакомец, – проснулась…
“Я” с хлопком возвращается в сознание. За секунду в голове с острой болью разом появляются все недавние события, ещё мгновение назад казавшиеся сном. Она вспоминает нежного и мужественного оборотня, кровавую расправу в баре, ворону-директрису, Великий и Ужасный завод, слетевшего с катушек отца мальчика и с трудом, с которым птенец пробивается сквозь яичную скорлупу, она вспоминает самого мальчика. Своего мальчика.
–
Но стоит ей заметить на заднем сиденье мирно спящего под синим байковым одеялом ребёнка, как гнев сменяется тревогой.
– Алёша! – Вероника тут же хватает водителя за чёрный рукав пиджака. – Что с ним?
Тот лишь бросает беглый взгляд в зеркало заднего вида.
– Да спит вроде.
– Алёша! Алёша!
Она оборачивается к ребёнку и вытягивается. Пытаясь дотянуться до ребёнка, она машет второй рукой, пытаясь найти опору, и случайно задевает рычаг автоматической коробки передач, непонятно как оказавшейся в таком старом автомобиле.
– Тише ты. Ещё выпустишь её.
Дотянувшись до плеча ребёнка, Вероника сначала легонько трясёт его, но с каждым разом ей приходится прикладывать всё больше усилий для пробуждения ребёнка и, понимая, что никаких сил недостаточно, её тревога начинает возрастать.
– Алёша! Алёша! Что с ним? Он не просыпается! Алёша!
В панике она переключается на водителя и, вцепившись в его локоть, начинает трясти его, отчего автомобиль покачивает из стороны в сторону:
– Почему он не просыпается?! – И только теперь Вероника полностью разглядывает сидящего рядом с ней шофёра. Она понимает, что у него нет запаха.
Не то чтобы Вероника могла сказать, как должен пахнуть человек, но есть же что-то в каждом из нас, что делает нас живыми. Что-то благодаря чему мы смотрим друг на друга и понимаем, что перед нами другой человек, а не бездушная кукла или робот. А вот у этого водителя этого нет.
– Как ваше самочувствие?
– Что?
Он точно один из них. Оборотень предупреждал о них.
– Голова болит? Кружится?
– Нет.
Он говорил если встретит их, то нужно притворяться мёртвой или глупой. Глядишь, побрезгуют и не тронут.
– Про завод помните? Ну что случилось там.
– Не совсем.
– Ладно. Так, а вы что делали там? В такой час. Ещё и с ребёнком.
– Гуляли.
“Глупой, а не тупой!” – рычит на неё собственный внутренний голос.
– Точнее, мы гуляли с Алёшей в лесу, а потом его похитили.
– Похитили? – удивляется водитель. – Кто?
– Его… отец…
Водитель нахмурился.
– Всё сложно. Его отец уголовник и он не живёт с ним…
– А вы кем приходитесь ребёнку?
– Я?
Воспоминания закрутились в ещё не до конца очнувшейся от сна голове.
– Он… Мой племянник. Я его опекун. Официальный. Назначенный судом. Мальчик тоже рад жить со мной.
На языке ещё вертится песок-ложь, а этот в чёрном костюме может его учуять. Оборотень предупреждал. На его лице не сдвинулся с места ни единый мускул, а стеклянные голубые глаза смотрят на дорогу перед собой. И хотя от него не исходит никакого запаха, сразу видно: он не поверил.
– А-а… То есть там на заводе… Это отец мальчика?