Черно-бурая лиса
Шрифт:
«Ничего, ничего, — подумал я. — Ведь на самом-то деле я ни при чём… Неужели отец не поймёт? Он же умный…»
В этот момент из подъезда вышла мама и сразу набросилась на меня:
— Ты всерьёз решил стать дворником, вместо того чтобы с утра взяться за русский?
— Да! — сказал я упрямо.
Мама с ненавистью посмотрела на Пашку. Отец похлопал его по плечу, и Пашка, даже не позавтракав, пошёл на завод.
— Лида! Я жду! — позвал маму отец.
— Брось шланг! Марш домой! Вечером запру всю одежду! —
Каблучки её зло застучали по асфальту.
— Серёжа, очень тебя прошу не забывать про уроки, — сказала она, обернувшись.
Отец взял её под руку, а у меня пропало настроение поливать двор. Я вернул шланг Хабибулину и подошёл к «Победе». Её владелец накачивал шину, то и дело хватаясь за сердце. Я предложил, чтобы отвлечься от всяких неприятных мыслей:
— Давайте покачаю.
Владелец выпрямился и отёр пот со лба. Я стал накачивать спущенную Витькой шину. Владелец отдышался и спросил:
— Кто её всё-таки спустил? Ведь вы видели.
— Ха! — сказал я. — А если бы вы видели? Выдали бы товарища, как предатель?
Владелец призадумался.
— Прекрасно, конечно, что вы не выдаёте товарищей, но как бы вам объяснить…
— То-то и оно-то! — сказал я. — Даже вы, взрослые, не знаете, когда можно выдавать, а когда нельзя!
— Почему вы говорите: «выдавать… не выдавать»? Значит, нужно покрывать зло, которое один человек делает другим людям? Мне всю жизнь это было непонятно.
— А вы были в детстве ябедой?
— Никогда! — заверил меня, не задумываясь, владелец «Победы». — Но и равнодушным товарищем я не был.
— Ну и я не буду, — сказал я.
— Повторяю: это прекрасно — не быть ябедой, но… как бы вам всё же объяснить… Существует так называемое мнимое благородство. И, с точки зрения высшей нравственности, нужно отдать себе отчёт…
Я хотел сказать, что сам начинаю кое в чём разбираться, но увидел Витьку, спустившего вчера шину.
В руках у Витьки был мяч, надутый чужим воздухом.
— Ну-ка, иди сюда! — позвал я. Он подошёл как ни в чём не бывало. — Держи насос и качай! — сказал я зло и тихо. — И попробуй спусти ещё раз! Я из тебя самого весь воздух выпущу! Понял?
Витька испуганно кивнул и взялся за насос. Потом он глупо попробовал перепустить воздух из мяча обратно в шину. У него, конечно, ничего не вышло.
«Сделанного не воротишь…» — подумал я мрачно.
Дома я поставил стакан чая, сковородку с картошкой на край своего столика, положил перед собой тетрадь для диктантов, включил приёмник и стал ловить приятный голос вчерашнего диктора. Я сразу поймал его и обрадовался, забыв всё на свете.
Сначала диктор читал про положение на Кипре, потом про европейский общий рынок и про новый спутник.
Я одной рукой быстро писал, а другой ел картошку. Потом диктор передал сообщение про остров, на котором находятся богатые плантации гвоздики, и сказал, что колонизаторы больше не воруют у жителей гвоздику и она вся принадлежит народу.
Я нечаянно написал вместо «гвоздика» «клубника», расстроился и представил Гарика в нашем саду. На нём колонизаторский шлем, колонизаторские шорты, он топчет грядки и ест клубнику, а весь наш класс гнётся в три погибели и падает от жары и усталости…
Я выключил приёмник. Правильно однажды сказал отец: «От себя никуда не уйдёшь!»
Я задумчиво написал в тетрадке слова владельца «Победы»: «Мнимое благородство с точки зрения высшей нравственности» — и вздохнул. Да-а, мне было ясно, что что-то внутри меня будет тоскливо давить и давить, если я, как древний грек, не разрублю гордиев узел дамокловым мечом.
Рубанув с размаху по воздуху так, что заныло плечо, я позвонил в квартиру Вальки на нашем этаже. Валька открыл дверь. Я прямо в лоб спросил его:
— Если бы к тебе подошёл человек и позвал на нехорошее дело, что бы ты ответил?.. Призови на помощь все свои умственные способности! — вспомнил я любимое выражение нашего завуча.
Валька наморщил лоб.
— Я бы ответил: «Дурак».
— Это я и без тебя знаю. А если бы он сам пошёл?
— Если шпион, я бы ему: «Руки вверх!»
— А если он из твоего класса?
— У нас нет в классе ни одногошенького шпиона! — гордо заявил Валька.
— Скучный ты человек, — сказал я и стал спускаться по лестнице.
Валька шёпотом спросил, перегнувшись через перила:
— В вашем классе шпион? Он империалистам выдаёт, сколько у вас двоек?
— Это не является военной тайной, — презрительно сказал я, но добавил: — Диверсант у нас в классе.
Валька со страхом и уважением смотрел мне вслед и наконец сообщил:
— Я открытие сделал… Эй! Я видел, как один зверь превратился в другое животное! Не веришь?
Тогда я не обратил внимания на эту чепуху, потому что Валька целыми днями возился со своими птицами, рыбками, белыми мышами и вечно хвастался какими-нибудь открытиями. И вообще мне было не до него. Разрубать узел — так разрубать разом!
Асфальт во дворе нагрелся и был сухим, как будто я его совсем не поливал. Пенсионеры стучали фишками, но приладили над столиком большой зонт для защиты от солнечного удара.
А Пётр Ильич продолжал разгадывать кроссворд. Я, собравшись с духом, спросил у него:
— Пётр Ильич! Если бы к вам подошёл товарищ, который с самых яслей, и пригласил на нехорошее дело… Что бы вы сказали?
— Э… э… — задумался Пётр Ильич и радостно воскликнул: — «Ракурс»!
— Кто это такой? — поинтересовался я.