Чернобыль. Обитель зла
Шрифт:
– Алло, – донесся из трубки усталый женский голос.
– Я могу услышать Марию Евгеньевну?
– Это я, – ответила женщина.
– Добрый день. Я Сергей Гордин, майор Федеральной Службы Безопасности. Мне надо было бы с вами поговорить относительно Елены.
– ФСБ? – удивилась женщина. – А при чем здесь вы? Хотя, наверное, вам виднее, с кем и о чем разговаривать. Я сегодня целый день дома, так что приезжайте, когда захотите. Или мне к вам приехать?
– Нет-нет, не утруждайте себя. Я конечно же приеду. Этого вам только не хватало – тащиться через
– Приезжайте, – согласилась Мария Евгеньевна.
В качестве служебного автомобиля мне полагался «УАЗ-Патриот». Меня немного забавляло это пижонство. Усаживаясь в джип, я каждый раз чувствовал себя героем телесериала. С другой стороны, нельзя не признать, что эта машина весьма функциональна и удобна.
Помнится, мне на первых порах не понравился цвет машины – не то малиновый, не то вишневый. Мне показалось, что это слишком броско. Я даже попросил разрешения перекрасить машину за свои деньги. Но оказалось, что бумагомарательства требуется столько, что я предпочел закрыть глаза на цветовое несоответствие. А позже просто-напросто к нему привык.
Через полтора часа я вошел в подъезд невзрачного девятиэтажного дома старой постройки. Квартира Кижеватовых располагалась на пятом этаже, так что я решил подняться не на лифте, а пешком. Оказалось, что подъезд дома непривычно ухожен. Видимо, здесь жило ненормально большое количество нормальных людей, которые мало того, что не поленились расставить кресла на площадках между этажами и разместить цветы на подоконниках, так еще и сумели уследить за всем этим, не дать вандалам всех возрастов учинить разруху.
Кижеватова ждала меня у двери. Она оказалась старше, чем можно было счесть по голосу. Видимо Елена у нее была поздней дочерью. Во взгляде этой небольшой полноватой женщины читались недоумение и даже легкая опаска. Не каждый день к тебе домой наведываются работники ФСБ.
Она провела меня в гостиную, усадила в кресло и спросила, еще не успев сесть:
– Почему делом Лены заинтересовалась ФСБ?
Говорить правду было нельзя. Я решил прибегнуть к наиболее удобному вранью – рассказать лишь о том, что фактически известно на текущий момент. А известно то, что ни к чему толком не приделаешь. Для того чтобы собрать больше информации, надо целеустремленно работать в этом направлении. То есть для среднего человека возможность доискаться до истины исчезающе мала. А в отсутствие такой возможности факты начинают обрастать домыслами и версиями и в конечном итоге напрочь затягиваются сопутствующим мусором.
– Дело в том, что происшествие с вашей дочерью – не единственное. За последнее время в Москве отмечено еще два случая неадекватного поведения молодых девушек, развивавшегося по сходному сценарию.
– Неадекватного поведения? – переспросила она.
Я развел руками.
– Мне не хотелось бы употреблять слов, которые могут вас обидеть. Мы у себя это называем неврозом. Наши работники исследуют эту проблему и пришли к единому мнению, согласно которому в психических проблемах девушек виновен некий конкретный человек.
– Что значит – человек? – удивилась женщина.
– То и значит, Мария Евгеньевна, что мы серьезно подозреваем, что и ваша дочь, и две прочих жертвы невроза имели контакт с человеком, который оказал существенное негативное влияние на их психику. И у моего отдела есть подозрение, что на самом деле жертв может быть куда больше. Просто по той или иной причине они не попали в наше поле зрения. То есть нужно либо ждать новых уходов из дома, ссор и срывов, либо пытаться понять, каким образом предотвратить эти несчастья.
Кижеватова удивленно вскинула брови и попыталась возразить:
– Но Лена никогда не общалась ни с кем таким, кто мог бы это сделать. Я знаю всех ее друзей… Хотя, если подумать, то есть один… молодой человек. Я никогда не одобряла ее общения с ним.
Я прервал начавшееся излияние родительских забот:
– Вообще-то, вы могли и не знать о таком человеке. Поверьте, это случается, дети довольно часто скрывают от родителей какие-то факты своей жизни.
– Но почему Лена должна была от меня что-то скрывать? У нас никогда не было плохих отношений!
– Дело не в плохих отношениях, Мария Евгеньевна. Просто ваша дочь вступила как раз в такой возраст, когда иметь тайны от родителей – своего рода признак хорошего тона. Необязательно это что-то предосудительное и тем более хранящее угрозу. Иногда это просто дневник, который спрятан где-нибудь под матрасом.
Глаза Марии Евгеньевны азартно блеснули, и я от всей души пожелал, чтобы никакого дневника у девушки не оказалось. А то получится, что я ее хоть и косвенно, но все-таки сдал. Нехорошо, честное слово.
– Скажите, я могу посмотреть комнату вашей дочери? – спросил я. – Вдруг найдется что-то такое, что наведет на правильную мысль. А заодно и вашей дочери поможет.
– Каким образом? – удивилась Мария Евгеньевна, – Леночка лежит в отделении для буйных, и врачи понятия не имеют, когда произойдут хоть какие-то изменения в лучшую сторону. Ее пичкают транквилизаторами в лошадиных дозах, и даже это не слишком-то помогает. Стоит ей хоть немного отойти – бросается на людей, кричит так, что вся больница ходуном ходит… Я ее навещаю, а она даже меня не узнает и готова и мне вцепиться в волосы. Я была в больнице позавчера, так Леночку привели ко мне в смирительной рубашке. У меня просто сердце кровью облилось, когда я увидела свою дочь такой!
Я терпеливо объяснил:
– Поймите, если на самом деле кто-то оказывал психологическое воздействие на вашу дочь, могут быть какие-то следы этого. Книги, записки какие-то. Возможно, аудиозаписи. Если они действительно есть, по ним мы сможем выйти на злоумышленника. А вот если выйдем на него и сможем взять его в оборот – будут какие-то зацепки для докторов, занимающихся лечением Лены. И вообще, Мария Евгеньевна, я очень хочу вас попросить о помощи. Хотя бы потому, что один из тех двух случаев невроза, которые произошли с другими девушками, закончился трагедией. Девушка упала из окна и разбилась насмерть.