Черное колесо
Шрифт:
Бенсон!
Туманная мысль, которая давно формировалась у меня в сознании, вдруг приобрела резкость, она теперь напоминала не клочья тумана, а чёткие очертания грозовой тучи.
Я вспомнил, как при первом же прикосновении к колесу почувствовал тревогу. Мне уже тогда следовало понять, какое воздействие оно оказывает на сознание. Я вспомнил также тот момент, когда вчера Бенсон спросил меня, что я вижу в колесе, и его разочарование, когда я ответил, что ничего, кроме прекрасной резьбы. Я вспомнил его обвинения, что я, как и остальные на судне, шпион.
Я пытался припомнить всё, о чём мы с Бенсоном говорили.
Вспомнил я и то, что у него существует какой-то план, для него очень важный, и чтобы осуществить его, он готов задержать здесь нас всех.
Я не хотел соглашаться с этим подозрением. Зачем Бенсону внушать историю Ирсули леди Фитц и остальным? То, что он может гипнотически воздействовать, вполне вероятно, иначе он никогда бы не приобрёл своей репутации в юридических кругах. Успех в суде зависит во многом от того, насколько адвокат сумеет повлиять психологически на жюри, загипнотизировать присяжных, чтобы они встали на его точку зрения.
Возможно, леди Фитц не так далека от истины, когда заявляет, что Бенсон одержим злым духом. Теперь я понял, почему Кертсон так хотел, чтобы я принял участие в этом плавании. Сам он не мог плыть, и я стал его заместителем. И Бенсон был прав, назвав меня шпионом. Но почему Бенсон так же назвал и всех остальных? Чьи интересы они представляют?
Я невольно застонал. Флора тут же рассмеялась, напомнив о себе.
– Я знала, что вы консервативны, доктор. Это удивительно, учитывая ваше медицинское образование. Но я не думала, что шокирую вас.
И сказала, что, недооценив меня, опять повела себя глупо. При этом она хлопала ресницами.
Я успокаивающе ответил, что мысли мои ушли в сторону, потом понял, что такое признание в её обществе неразумно, и попытался загладить ошибку, восхищаясь её красотой. Она ушла в хорошем настроении; у меня же оно было плохим.
Теперь ещё важнее стало поговорить с Пен.
17. ЕЩЁ РАЗ О ДУХАХ
Но Пен так же отчаянно старалась держаться подальше от меня, как я хотел с ней встретиться. Я не мог представить, почему она меня избегает. Она не из тех, кто реагирует на воображаемое оскорбление. Более того, она сказала, что доверяет мне. Может, она каким-то образом узнала, что я подслушал её разговор с Чедвиком?
Правда, я виделся с ней за столом, но там же присутствовал и Бенсон, а я не хотел, чтобы он заподозрил, что я хочу что-то выведать у его дочери. Он был удивительно жизнерадостен. В нём преобладало влияние старого капитана, и он относился ко всем покровительственно – хозяин, снисходящий до своих подчинённых. Не знаю, что больше раздражало Пен: он или мои настойчивые попытки. Во всяком случае, стоило мне оказаться на расстоянии вытянутой руки от неё, как она грациозно исчезала. Я постучал в её дверь, но не получил ответа.
На следующий день я выследил её. Остальные организовали экспедицию для дальнейшего исследования острова. Когда я узнал, что Пен будет среди них, я тоже решил участвовать, в надежде выкроить несколько мгновений наедине с ней. Но когда шлюпка направилась к берегу, Пен на ней не было. Мне сказали, что, к сожалению, она изменила своё намерение. Я тут же вспомнил, что меня в лаборатории ждёт важный эксперимент, и пошёл назад.
Палуба кишела рабочими и была завалена инструментами и материалами. Бенсон бродил, следя за ходом работ и поправляя работников; он всё время переходил от грубовато-добродушной сердечности Большого Джима к придирчивости старого капитана – переходил легко, как кузнечик перепрыгивает со стебля на стебель.
Рабочие встречали его слова скрытыми насмешками и раздражением, которое не предвещало добра. Я подумал, что если Бенсон и дальше будет вести себя, как старый капитан, нас ждут неприятности. Небольшая порция придирчивости забавляет моряков, пока не начинает причинять им неудобства. Немного больше – и они начнут возмущаться, озлобленность будет возрастать, и в конце концов все выльется на козла отпущения, на того, кого обвинят во всех грехах и неудачах. Именно так рождались самые кровавые революции.
Пен уединилась в кресле на передней палубе и, подперев рукой подбородок, напряжённо смотрела на узкий пролив. Я подошёл незаметно, отрезав ей все пути к отступлению.
Она не взглянула на меня. Без всякого выражения сказала:
– Уходите, Росс. Оставьте меня одну.
Меня подбодрило то, что она назвала меня по имени, а не просто «доктор», поэтому я не послушался.
– Мисс Бенсон, мне очень важно поговорить с вами.
Она беспокойно шевельнулась.
– Для меня так же важно, чтобы этого не было. Пожалуйста, уходите. – И так как я не двинулся с места, добавила: – Если не уйдёте вы, уйду я.
Я быстро сказал:
– Нет, подождите, пожалуйста! – И ещё быстрее, так как она начала вставать: – Не знаю, что вас рассердило, но что бы это ни было – простите.
Беспомощно подняв руку, она села. Уголок её рта дёрнулся, точно она хотела улыбнуться, но подавила улыбку:
– Вы ничего не сделали.
– Ну, значит, что-то должен был сделать. Не похоже это на вас – обижаться без причины.
Она откинулась и равнодушно посмотрела на меня:
– А откуда вы знаете, на кого я похожа?
Откуда я знаю! Я не мог сформулировать ответ в нескольких словах.
Она сама ответила на свой вопрос:
– Вы не знаете. Никто не знает.
И неожиданно гневно:
– О, ради Бога, уходите и дайте мне несколько минут покоя!
Я сказал:
– Если бы речь шла обо мне, поверьте, я бы ушёл. Но есть нечто, что я должен узнать ради безопасности остальных. И мне нужна ваша помощь.
Она смотрела на танец отблесков на воде, переплетение сине-стальных нитей в гигантском ткацком станке. Потом с надеждой сказала: