Черное колесо
Шрифт:
Не знаю, сказала ли Пен отцу о моих подозрениях, но в следующие несколько дней он отказывался принять меня, соблюдая только правила вежливости. Пен не только холодно избегала говорить со мной, но и жестоко издевалась, проявляя повышенное внимание к Чедвику. Впрочем, Чедвик был не настолько наивен, чтобы выдать своё удивление или проявить радость.
Мактиг, пришедший ко мне, подскочил от звука, которого я не слышал.
Значит, правда, что для контакта с духом Ирсули нужно ослабить одни и усилить другие чувства?
Вторжение личности Рафферти по-прежнему беспокоило Мактига. Теперь, вопреки моим уговорам, которыми я пытался ослабить гипнотическое внушение Бенсона, Мактиг верил, что Рафферти – действительно дух, лишённый тела.
– Я так устал от его постоянных появлений и исчезновений, что готов ему временно доверить руль. Хоть немного отдохну. Если он примет. Но теперь я понимаю, что как бы я ни поддавался, полного контроля он никогда не получает.
Он постучал себя по груди:
– Это моё тело, и в нём развилась моя личность. Рыжий может использовать и тело и личность, но только если они частично совпадают с тем, что принадлежало ему. «Одного поля ягоды», понимаете? Только Рыжий и я не очень-то похожи, и совпадений слишком мало. Я не могу угадать, когда ему придёт в голову нанести визит, захватить контроль и превратить меня в послушное орудие. Я принялся рассказывать преподобному анекдот, а закончил рассказом о кораблекрушении, в котором принимал активное участие – да ещё и во времена Георга Первого! К счастью, тот решил, что я его разыгрываю.
– Если это вас беспокоит, почему бы вам не избавиться от Рафферти?
Мактиг отвёл взгляд.
– Не могу, – наконец неохотно признался он, – Я знаю, вы подумаете, что я спятил, но… помните, я вам рассказывал, что увлёкся Бриджит? Она всё время ждала Рыжего, и я обещал ради неё помочь ему вырваться.
– Помочь вырваться? Но как? Куда?
– Разве вы не помните, что он застрял на этом свете, пока не коснётся сокровищ?
– А, да, сокровища, затерянные на далёком острове, совсем как в «Морских бродягах». Вероятно, Рыжий отведёт вас к ним?
– Я знаю, как туда попасть, – упрямо ответил он.
– Вам кажется, что вы знаете, но вы ничего не можете доказать, разве что сами проверите. А как вы собираетесь уговорить капитана Бенсона сделать крюк, чтобы попасть на остров Рыжего?
Он вспыхнул.
– Это всё время меня гложет. Я не смею рассказать капитану о Рыжем. Он решит, что я либо спятил, либо разыгрываю его, используя его собственную одержимость.
Забавно, если учесть, что именно Бенсон запихнул личность Рафферти в голову Мактига! И как хитроумно поступил Бенсон, внушив Мактигу этот страх! Теперь вся ответственность за призрака лежит исключительно на Мактиге…
Ирландец тем временем продолжал:
– Я думаю, что, если удастся, сумею уплыть на катере, как непослушный мальчишка. А оказавшись вне поля зрения, найду время поиграть в пиратов и повернуть катер к острову Рыжего…
Я сказал:
– Не выйдет, Майк. Впервые разгадав игру капитана, я попытался уговорить его отправить леди Фитц и Бурилова на острова Кокос. Капитан отказался. Сказал, что не пойдёт на это ни при каких обстоятельствах. – И прежде, чем Мактиг смог сделать какие-то выводы из этого утверждения, я атаковал: – Скажите, как умер старый капитан?
Он удивился, но ответил:
– От сердечного приступа. После того, как его фирма и корабль были проданы, и семья уехала из старого дома, он утратил интерес к жизни. Это его и убило.
– Вы считаете, что это был тот же человек, который потопил колесо и Рафферти?
– Конечно.
– Бенсон уже бывал в этих водах?
– Да, недавно. А что?
Я подумал, не спрятал ли Бенсон в тот раз здесь золото и драгоценности, чтобы потом открыть их. У него достаточно денег, чтобы удовлетворить такой каприз. Вероятно, первоначально им руководило стремление к драматичности. А возможность найти спрятанные сокровища позволяла добиться исключительного театрального эффекта.
Я спросил:
– Вы были с ним, когда он здесь плавал?
– Нет. Я был дома, вёл его дела. А в чём дело?
– Майк, анализируя ваш сон о Рафферти, я считал, что стою на верном пути. Теперь у меня другие соображения, но я бы не хотел излагать их вам. Это имеет отношение к капитану и это… не очень приятно. Но для меня имеет смысл.
Он долго смотрел на меня, наконец сказал:
– Вы знаете, я преклоняюсь перед старым стервятником. Но можете быть уверены: как бы плохо это ни прозвучало, я с вами не подерусь. И буду держать рот на замке. Вы желаете ему добра, хотя, возможно, немного заблуждаетесь.
Я рассказал ему обе версии – Пен и мою, опустив лишь договор Пен с Чедвиком; я считал, что это вызовет открытое столкновение. Потребуют объяснений, а это приведёт как раз к тому, чего я хотел избежать – к сомнениям насчёт рассудка Бенсона. Я любил Пен и стремился защитить прежде всего её, когда защищал её отца. Следовало любой ценой поддерживать его репутацию, пока мы не вернёмся в порт и не отделаемся от Чедвика и всех остальных.
Версию Пен Мактиг выслушал с удивлением, но сопровождал одобрительными кивками. Слушая мою, ёрзал и хмурился.
– Боже, – сказал он, когда я закончил, – либо капитана серьёзно недооценивают, либо он хуже Калигулы и Ивана Грозного вместе взятых! Но я его знаю, доктор: возможно, он ужасный хвастун, но не маньяк-самоубийца. Поэтому я скорее на стороне Пен. И чем больше думаю, тем больше склоняюсь на её сторону.
– Лиззи Борден [10] считалась образцовой девушкой, пока не прикончила пару больных стариков, – предупредил я. – Вас ослепляет ваша привязанность к Большому Джиму. К тому же, вам нравится Рафферти, поэтому вы говорите о нём сентиментально-романтически. Мы верим только в то, во что хотим верить.
10
В 1892 году в городе Фолл-Ривер её обвинили в убийстве отца и матери, но оправдали по суду. Тем не менее в Америке она стала символом убийства и героиней ряда литературных и музыкальных произведений. – Примечание переводчика
Он улыбнулся:
– Этот маленький афоризм – обоюдоострое оружие, док. Не смотрите на меня так: может быть, вы и сами порезались. А что касается привязанности, мешающей мне трезво взглянуть на Большого Джима, – вы знаете, я вас считаю одним из нас. Так что вы почти равны с капитаном. Вернее, – он запнулся, – были почти равны.
Я успокаивающе сказал:
– Я не виню Большого Джима за деяния старого капитана. Он мне всегда нравился, но – как Большой Джим,
– Не отступайте, док, или понравитесь мне ещё меньше. Ведите свою линию: по-своему вы правы. Но и капитан тоже – по-своему. Но кто на самом деле прав: вы или он? Все в мире считают, что именно они правы. И именно это причина войн, но не мира.