Черное колесо
Шрифт:
– Я видела беспокойные сны об этом колесе, и наш добрый доктор заверил меня, что они исходят от моего подсознания. Но во сне я видела и эту статуэтку, хотя до этого момента я вовсе не знала о ней. Мне кажется это… очень странным. Можно сказать – заранее подготовленным.
Пен попыталась её успокоить:
– Может, вы просто перенервничали.
– Может быть, – согласилась леди Фитц, не глядя на неё. – Мой добрый доктор, я прекрасно знаю, что мигрень не заразна. Тем не менее, я тоже испытываю приступ мигрени. Я думаю, капитан Бенсон, вы понимаете, на что
Бурилов помог ей встать. Не успела она выйти, как из-за стола выскочил Сватлов, схватил статуэтку и швырнул её на пол. Она раскололась на кусочки. Ни слова не говоря, Сватлов вышел.
Пен подошла к обломкам и начала собирать их. Мактиг присоединился было к ней, но Бенсон равнодушно сказал:
– Оставьте эти куски. Коллинз… или Перри выметет их и выбросит.
Он холодным, расчётливым взглядом посмотрел на меня.
– Больше они не нужны, – сказал он. В его голосе звучал вызов. Пен за его спиной лихорадочно махала руками, чтобы привлечь моё внимание; она выразительно поднесла палец к губам, потом указала на дверь.
– Мне, пожалуй, следует заглянуть к Флоре, и особенно – к леди Фитц, – сказал я, вставая. – Мигрень может побудить её принять слишком большую дозу успокоительного.
Но я не зашёл к ним. Вместо этого я отправился к себе в кабинет и задумался.
Для практикующих гипнотизёров обычное дело, когда пациенты по окончании сеанса выполняют какие-то приказы, данные во время его. Если Бенсон гипнотизёр, каковым я его считаю, он принёс статуэтку как тайный сигнал для своих жертв. То, что они считали эту статуэтку чем-то для себя новым, означало только, что он им это внушил. С другой стороны, будь он действительно призрачным старым капитаном, никому из одержимых Ирсули не требовалось видеть статуэтку и показал он её просто чтобы проследить за их реакцией, проверяя воздействие колеса. Это устраивало его больше, чем прямые расспросы или опора на слова Пен и Мактига.
В любом случае он сильно встревожил Сватловых, леди Фитц и Бурилова. Они, несомненно, явятся ко мне за объяснениями, и я должен придумать что-нибудь достаточно правдоподобное и сходное с первым моим анализом, если хочу поддержать его. И я подумал, долго ли мне удастся удерживать их в нынешнем состоянии.
20. СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛЕДИ ФИТЦ
Она ничего не сказала, просто протянула ко мне руки, и это было гораздо лучше любых слов. Я обнял её, и завершилось это весьма безумным – с обеих сторон – поцелуем. Мы оба были удивлены, когда поцелуй кончился, и только продолжали сжимать друг друга в объятиях.
– Пен! – прошептал я и повторил: – Пен!
Она вздохнула. Потом отодвинулась от меня и прозаично сказала:
– Я боюсь того, что приближается, Росс. Мне это не нравится. Посмотри, что случилось со старым капитаном! Я хочу быть сильной, и в любви к тебе моя сила. А отец знает всё, так что насчёт Чеда нам можно не волноваться. Но…
Она беспомощно развела руками.
– Я чувствую себя… как Джульетта. Так, словно люблю того, кого
Её руки скользнули мне на плечи, и мы снова слились в поцелуе – несомненно, более совершенном по сравнению с первым, если совершенство можно ещё совершенствовать.
– Я полна цитат, – тихо сказала она. – «О, сладкая загадка жизни», например. Странно, как эти глупые любовные песни неожиданно становятся правдивыми, когда влюбляешься. Или просто мы тоже становимся такими же глупыми, как они?
Есть ещё одна, цитата о любви к врагам, которой я следую буквально!
Она высвободилась.
– Довольно, – решила она, поджав губы, что вовсе не делало их более привлекательными. – Я пришла не для того, чтобы подкупить тебя и заставить признать то, во что ты не веришь. Пришла из чистого эгоизма – побыть с тобой хоть минуту. Когда ваш спор с Джимом – отцом – будет решён, у вас обоих достаточно мужества, чтобы проигравший пожал руку победителю, И тогда я не буду чувствовать, что разрываюсь между вами. «Когда любовь и долг…» Нет, эту цитату не буду заканчивать.
И она опустила ресницы, но вовсе не стыдливо.
– Но к тому времени ты можешь не захотеть меня.
– Не захотеть тебя?
Она оттолкнула меня.
– Нет, Росс, не сейчас. Когда будет доказано, что ты прав… или он. Я веду себя как ребёнок. Нет, ты должен верить в то, во что веришь относительно отца, пока сам не убедишься, что ошибаешься. Я не хотела бы, чтобы ты мне лгал, делал бы вид, что веришь мне, не веря на деле. Если солжёшь в одном, солжёшь и в другом, а ложь убивает любовь, которая основана на правде и доверии. О, я люблю тебя и верю тебе, но все равно боюсь…
Каким бы глубоким ни было моё чувство к ней, она недооценила моё стремление к истине. И я бы сказал ей об этом, если бы нам не помешал Слим Бэнг, явившийся для ежедневного осмотра глаз.
Я шёпотом попросил её остаться, но она прощально улыбнулась – совершенно обычная улыбка, насколько мог видеть негр, но для меня она была как алмаз среди горного хрусталя для ювелира. Пен ушла.
Глаза Слима Бэнга почти излечились. Он приписывал это тому, что с помощью табака изгнал-таки даппи из чёрного колеса. Он не знал, что Бенсон вскоре обнаружил табак и приказал его вымести. Я промыл ему глаза и отпустил его, а потом поднялся на палубу, надеясь снова встретиться с Пен или по крайней мере порадовать себя этой надеждой.
У руля стоял Мактиг, его оранжевые волосы спадали на лицо – пожелтевшую маску Рафферти. Он с отсутствующим видом кивнул мне. Я помахал рукой, но не подошёл к нему. У меня было слишком радужное настроение, чтобы сталкиваться с реальностью – с его внешностью, не говоря уже о разговорах.
Я чуть не наткнулся на Джонсона и Хендерсона. Они меня не видели, когда вышли из капитанской рубки и направились на фордек; при этом они подталкивали друг друга и жестикулировали, обходясь без слов. У них был вид заговорщиков…