Черное озеро

Разумовская К.

– Он тебя не тронул? – в ужасе вопрошает Разумовский, но я продолжаю свой нелегкий рассказ, пока попросту могу связывать слова в предложения:

– Мы выпотрошили его…

– Что с твоими руками? Почему ты не отвечаешь?

Амур нервно выпаливает вопросы один за другим. Я говорю, стараясь не терять остатки здравого смысла и самообладания:

– … а потом рассовали по мешкам и отдали Малену и Идэр. Они должны были избавиться…от останков.

Амур вздыхает, качая головой из стороны в сторону. Не осуждающе. Скорее, очень удивленно.

– Нева-то, понятно, но, а ты куда? – истерично усмехается Разумовский, вновь

заключая меня в крепкие объятия. Я истерично хихикаю в ответ, стирая слёзы о рубашку на груди Амура.

– Ты точно в порядке?

Не считая того, что я чертова маньячка – определенно, – да.

Киваю, не в силах говорить.

– Я чуть с ума не сошел. – доносится шепот над головой. Чувствую, как Амур аккуратно кладет подбородок на мой затылок.

Все закончилось. Это глупо, но мне становится спокойнее.

Не знаю сколько времени мы продолжаем просто так стоять. Я успокаиваюсь и, в какой-то момент, даже, кажется, совсем ненадолго, проваливаюсь в полудрёму. Когда я в следующий раз открываю глаза, то чувствую себя гораздо лучше. Выпрямляюсь, отлипая от взмокшей рубашки. Амур хмурится, задумчиво вглядываясь в мое лицо, а после неторопливо достает из-за пазухи большой бумажный сверток. Тонкая бумага со скрипом рвется под его пальцами, и Разумовский высвобождает кусок насыщенно синей ткани, вышитой серебряными узорами. Цветы и звезды, аккуратные полумесяцы и извивающиеся лозы, усыпанные аккуратными листочками. Разумовский протягивает ладонь, сжимая ткань, спадающую вниз волнами, от чего блестящие узоры переливаются на свету.

– Позволишь?

Я киваю. Слишком быстро, выдавая свое волнение. Амур встает напротив и, слегка наклонившись вперед, аккуратно поправляет мои кудри. Рассматриваю его шрамы вблизи. Они не делают его устрашающим или непривлекательным. Они просто есть. Данность, как и то, что я оказалась на самом дне по собственной глупости. Амур ловит мой взгляд и громко выдыхает. От затянувшегося молчания внутри нарастает чувство неловкости.

– Кто-нибудь говорил тебе, что ты, невероятно красив, хоть и редкостный козлина? Хотя, о чем это я…конечно…

Разумовский тихо перебивает, не дослушав:

– Не говорили.

Я замолкаю, не зная, что добавить. Чувствую, как щеки вспыхивают. Амур убирает выбившуюся прядь волос за ухо и на мгновение замирает так близко, что запах мятных конфет напоминает мне ментоловые капли для носа.

– Я знаю, что ты…вы с Хастахом. Понятия не имею что у вас, просто хочу, чтобы ты приняла мой подарок. – тихо шепчет Амур, отводя взгляд. Я хочу закричать, что это не так, но мои губы будто слипаются, а язык словно вмиг прирос к нёбу. Чувствую себя рыбой, выброшенной на сушу.

Я не могу сказать Амуру правду о той ночи, когда Хастах признался мне в своих «увлечениях». Это не мой секрет, чтобы оглашать его как оправдание. Да и кто я такая, чтобы оправдываться за случившееся? Я убила человека, подумаешь, теперь Разумовский считает, что я кручу роман с его другом. Это далеко не самое страшное в чём на меня может упасть подозрение.

Молчание – тоже ответ.

Амур аккуратно надевает платок, не поднимая изумрудных глаз. Дыхание перехватывает от обиды. Когда он заканчивает, то не спешит отходить. Неловко потупив взглядом в пол, он, наконец, поднимает голову и говорит в свойственной ему манере:

– Добровольно отказавшись от богатств, глупо с жадностью следить за каждым серебряником, упавшим в шапку нищего. Я сам отказался от всех и ни о чём не жалею.

Глава 5. Чучельник. Амур.

Мы покинули постоялый двор с первыми лучами восходящего солнца, когда на небо не осталось ни следа серых облаков. Карамелька бордо шагала по одной из вытоптанных грунтовых дорог, проложенной параллельно Западному Торговому Пути. Весь путь, до полудня, я выслушивал подробный отчет о произошедшем. Сначала от воодушевленной Невы, а потом от Малена. Идэр обнимала Распутина сзади, не сводя с меня глаз. Глупое выражение скорби по прошлому застыло маской на лице служительницы. Другу сказать было почти нечего. Он подсыпал в мешки камней и избавился от останков в заросшем пруду, в двух часах езды от постоялого двора. Для него это стало первым серьезным делом после освобождения, потому я послал Хастаха проверить за ним. Он, в свою очередь, не был впечатлён навыками Малена заметать следы, но это было уже не важно. Когда Опарина найдут (точнее то, что от него осталось), мы будем уже за тридевять земель, на западе. Моя спутница молчала. Инесса задумчиво разглядывала бесконечные поля и жидкие деревья, образующие небольшие рыжие рощи, иногда черкая в дневнике. Осень поздняя, хоть и календарь упрямо твердит, что на дворе конец августа.

Кто способен поднять Катерину и Константина?

Это еще следует узнать.

Как стрясти с парочки шарлатанов старые долги?

Вероятно, пока никак.

Помню, как при дворе, когда мать с сестрой ещё не пали от предательства Идэр, я часто встречал Катерину и Константина в Аскве. Они жили при дворце в старой столице и были тенями Волгана Воронцова. Оружием, которым он кичился.

Кто бы их ни поднял, он должен был обитать во дворце. Волган Пятый никогда бы не отпустил от себя столь ценного человека. Получается, у нас целых три Новых Бога? Интересно, Старые в курсе?

Инесса почти не говорила, из-за чего я не мог ни беспокоиться.

Я сказал что-то не так?

Быть может, не понравилось мое предложение остаться с караулом под дверью ведущую в её спальню? Или же, она не оценила допроса с пристрастием, когда я выпытывал что ей сделал Опарин?

В любом случае, разобраться с ним лучше, чем они сделали это сами, я не мог. Разве что, мне стоило бы выловить его тушу из пруда и провернуть все то, что девушки уже успели сделать.

Я перебирал письма до рассвета, терроризируя Стивера, чтобы тот проложил нам новый маршрут. Инесса в то время мирно спала в моей комнате, убитая наповал произошедшими событиями. Или тем количеством горючки, которое я уговорил ее влить в себя.

Я смотрел, как она дергается от кошмаров, не просыпаясь, когда отрывался от деловых переписок между Емельяновыми и Опариным. Рыжий парнишка то и дело перехватывал мой обеспокоенный взгляд одними и теми же вопросами:

«Мы можем ей помочь?»

«Она справится с этим?»

И ни тот, ни на другой вопрос я не знал ответов. Это буквально выводило меня из себя.

Бросаю взгляд на воровку, более страдающую от душевных терзаний, нежели похмелья.

– Инесса?

– М? – недовольно, не отрывая взгляд от черных полей отзывается она. Пашни сменяют золотые поляны, с пожухлой травой, впитавшей в себя последние солнечные лучи.