Черное озеро
Шрифт:
– Его время ещё не пришло. Оставь его. Мы не закончили. Всё только начинается.
Глава 6. Герой-любовник. Катунь.
Солома колется и пыль с нее забирается под одежду, прилипая к коже. Хастах уныло читает у окна и то и дело протирает и без того безукоризненно начищенное дуло штуцера. Свет звездного неба не проникал через замызганное стекло, потому Хастах просто снял его. Ветра нет, на чердаке всё так же душно. На западе в это время
Странная она, эта девчонка.
Домик чучельника наведёт тоску на любого. Полусгнивший чердак слишком мал для четверых. Стивер старательно выводит каракули на листах.
Как он делает это в темноте? Я б и при свете не нацарапал ни слова.
Никогда не понимал людей, умеющих читать и писать. Я рос в деревне, родился в семье нищих крепостных, в другой стране.
Райриса, в лице Амура, открыла во мне талант отличный от грамоты – непосильную тягу к жестоким убийствам и женщинам. И мужчинам. И деньгам. Особенно, – к деньгам.
– Я уверен, что пожалею об этом, – тяжкий вздох. – но Амура нет и мне нужен совет.
Задумчивый голос Малена пробирается сквозь пыль чердака, шевеля воздух. Я поджимаю ноги под себя, чувствуя, как солома колет бедра и спину. Необработанная балка цеплялась за грубую рубаху.
– Совет? – переспрашивает Хастах, отбрасывая книгу в сторону. Его хитрое лицо блестит в полумраке серебристым светом. – Какой совет?
Мален недолго борется с сомнением. Распутин вздыхает, нервно теребя пальцами края серой потрепанной рубахи. Его бесцветные глаза бесцельно шныряют по деревянным ригелям. Хастах отворачивается, слабо улыбаясь, когда я ему подмигиваю.
– Есть одна девушка… – неуверенно и тихо начинает Распутин, но его тут же перебивает Хастах:
– Интересно, кто… – язвительно дразнится друг, подпирая костлявыми руками голову. Он ложится на пол, и его черные глаза сверлят Малена, испытывая его терпение. Распутин слегка закашлял, прикрывая рот рукой.
– У нас не самые хорошие взаимоотношения…
На этот раз в разговор вклинивается Стивер, оставив бумагу и чернильницу в стороне.
Он умеет не только чертить что-то с умным видом, но и говорить?
Его рыжие волосы забраны в небрежный хвост, а рукава безукоризненно белой рубахи закатаны до локтей. Слишком смазлив для такой жизни.
– Если не считать того, что она тебя ненавидит – просто замечательные.
Смеюсь, не в силах сдерживаться. Ландау скромно опускает взгляд в пол.
Он чертовски красив. Уверен, я бы влюбился без памяти, если бы любил детей. Но я предпочитаю собак. Или крыс. Любая болотная тварь ближе моему сердцу, чем дети.
Мален злобно окидывает каждого долгим и, как, вероятно, ему кажется, презрительным взглядом. На деле же он выглядит забавно и глупо.
У Разумовского было много женщин. Княжны, крестьянки. Замужние, вдовы и не целованные монахини. Они все были прекрасны как на подбор, но у меня и мысли не было глядеть в их сторону. А я не отличаюсь порядочностью!
– Забудьте.
Мален скрещивает руки на груди. Подаюсь вперед, за бутылкой вишневой наливки, стоящей на полу. Ею нас угостил хозяин дома. Амура тогда наповал сразило осознание некоторой истины, о которой он не спешил распространяться. Всем, кроме меня и Стивера. Потому всё, что нам с Ландау остаётся – сидеть, ждать команды и изображать беспечность. С этим мне даже притворяться не нужно.
Томительное ожидание сводит с ума, а стрелки часов всё никак не хотят ползти к полуночи.
– Ну уж нет. – ехидно протягивает Хастах, подталкивая второй бутыль с мутно желтым содержимым ко мне. Я не стал церемониться и искать в полутьме стакан, потому делаю глоток из горла. Обжигающе кислый вкус морошки, схожий с костяникой, вперемешку с алкоголем напоминает о Севере Райрисы. Увидев эту бутылку, Амур едва не сошел с ума от нескончаемого потока теорий.
То Макконзенъярви перешли от снабжения драгоценными камнями на поставку алкоголя с земель Кнутобоя, то князь крайнего севера Раннсэльв открыл свои горные тропы для торговли с центральной Райрисой.
Сошлись мы на одном и это заставило меня почувствовать себя снова в игре. Споры и теории ненадолго вернули меня в время, когда Разумовский не был сломлен. Лучшее время в моей жизни.
– Давай, коль начал. – все еще чувствуя вкус ягоды на губах говорю я. Мален недовольно бубнит, причесывая пятерней коротко обстриженные светлые волосы.
– Раз уж вы знаете о ком речь, то, скрываться нет смысла.
– Ну, мы можем поиграть в угадайку. – шутливо предлагает Хастах, подгребая ладонями сено и укладывая его под себя. Его взгляд прикован ко мне. Подмигиваю, чем заставляю друга смущенно улыбнуться.
Я всегда находил забавным то, что Хастах никогда и никому не говорит о своих увлечениях. Еще больше меня веселил тот факт, что Амур, со всей его гениальностью, никогда не подмечал тягу нашего товарища. Мой мозговитый друг Разумовский всегда был свято убежден в своей исключительной мыслительной силе. И я не могу оспорить его безукоризненную остроту ума, но только не когда дело касалось близких ему людей. С ними он слеп и глуп.
Однажды любовь ослепила меня, сделав своим безвольным рабом. Я больше не хочу чувствовать, я лишь желаю оставаться зрячим.
Помню, как он сказал мне это, перебрав с медовухой. Я никогда не любил разговоры подобного рода, но слушать его покаяния в собственной слабости – это феноменальный опыт. Опыт, который я ни за что не хочу пережить вновь и уж тем более – самостоятельно.
Я не столь силен морально, чтобы выдержать такой ужас. Пусть даже он дарует дружеское тепло.
Это как времена года: если наступает весна, а потом лето ласкает лицо солнечными поцелуями, то это не отменяет прихода осени, а потом и голодной зимы.