Черное сердце
Шрифт:
То, что Макоумер вытащил Киеу из этого окружения, спасло разум юноши. Камбоджа могла быть его родиной, но домом его стал весь мир. А тот процесс обучения, который разработал для него Макоумер, обратили его разум и тело к иным, более плодотворным делам. И в результате получился тот Киеу, которого удобно использовать в любой стране и в любом окружении.
Во многом этот процесс доставлял Макоумеру куда больше удовольствия, чем воспитание своего собственного сына. Он сделал для Эллиота все, что считал возможным – консультировался с лучшими педиатрами, воспитателями, учителями. Он познал их теории и применил
История с этой сучкой Кристиан оказалась последней каплей, и Макоумер решил наказать Эллиота, и немедленно. Но потом Киеу предоставил ему полную запись разговора Эллиота с этой женщиной, и Макоумер впервые понял, что может обрести ту власть над сыном, которую он уже имел над другими людьми.
Сколько раз эта Кристиан назвала его мужчиной? Настоящим мужчиной? И как Эллиот на это отреагировал? Макоумер сразу же понял, что эта женщина была очень умна, очень прорицательна, слава Богу, что ее уже нет в живых. Она нашла слабое место и надавила на него без всяких колебаний. И он решил по возвращении продолжить начатое ею.
Возвращение... Мысли его изменили свое течение. Он вернулся на Восток. Он в Китае, полном загадок и сюрпризов. Здесь, на Востоке, он как бы периферийным зрением замечал, но не явственно видел вспышки, отблески чего-то чуждого, и считал, что должен идти неуклонно вперед, не останавливаясь и не пытаясь их рассмотреть, потому что тогда это неведомое сумеет его ухватить.
Макоумер закрыл глаза, принудив себя прислушиваться к мелодичному высокому голоску, и вскоре он его убаюкал.
Над Шанхаем по-прежнему доминировал огромный деловой район, протянувшийся вдоль гавани. И все же город был не таким, как прежде. Когда-то это была столица преступников всего мира, где за соответствующую цену можно было провести все противозаконные услуги. Теперь он превратился в торговый центр коммунистического Китая. И праздные туристы редко сюда заезжали, в отличие от открывшихся для них Пекина и индустриальных городов на севере страны.
Когда-то Шанхай был городом чужестранцев: после второй мировой войны сюда хлынули беженцы из всех стран Восточной Европы. Космополитичный город скрыл их.
Теперь та пестрота и разнообразие, которые когда-то восхитили молодого Макоумера исчезли: коммунистический режим не мог терпеть подобные проявления индивидуализма.
На первый взгляд все здесь было скроено по одной мерке: одинаковая одежда, одна манера ведения дел и один стандартизированный стиль речи. Но, как вскоре довелось обнаружить, отнюдь не одинаковый образ жизни.
Возможно потому, что Шанхай исторически считался самым открытым городом Китая, коммунистический режим понимал, что отнюдь не все можно причесать под одну гребенку. А, мoжeт быть, коммунисты отнюдь не были столь всемогущи, как гласил созданный ими же самими миф. Как утверждало «уличное радио» – неофициальный, но очень точный источник информации, – поскольку правительство нуждалось в огромных деньгах для финансирования своих крупномасштабных программ модернизации, оно поощряло местных шанхайских предпринимателей делать доллары их собственным путем.
По крайней мере так говорил Макоумеру Монах.
Макоумер
Раньше, до 1949 года, в этом построенном с римской помпезностью здании находился французский клуб.
Он был заново открыт в январе 1980-го как место развлечений для зарубежных бизнесменов и тех лиц, чьи встречи с иностранцами правительство одобряло. Здесь был плавательный бассейн олимпийского размера, зал для игры в пинг-понг, кегельбан, бильярдная и даже комната для игры в маджонг, которую правительство не поощряло, считая «наследием упаднического феодального прошлого».
Здесь же был и французский ресторан. Именно там облаченный в смокинг Макоумер и встретился с Монахом. У входа Макоумера встретил высокий худощавый китаец в темном костюме западного образца. Макоумер передал ему карточку с приглашением, китаец низко поклонился.
Разноцветный мягкий свет, лившийся из-под выполненных в стиле ар-деко абажуров, – шафрановый, изумрудный, сапфировый – играл на стенах, украшенных великолепной имитацией персидской мозаики. Она была выполнена в сине-лиловых и темно-зеленых тонах.
Макоумера провели через покрытую зеленым ковром комнату для игры в карты, где шестеро китайцев, попивая ликер, о чем-то беседовали на своем диалекте, отличном даже от диалектов шанхайских окраин.
Монах сидел за столиком, накрытым на двоих. Белоснежная скатерть, блестящее серебро, сверкающий хрусталь. За его спиной было открыто окно, через которое просматривался внутренний сад с двумя теннисными кортами.
Монах – это было, конечно, не настоящее его имя, но только под таким именем знал его Макоумер – был крепкого сложения человеком в возрасте где-то между пятьюдесятью и семи десятью: более точно определить было невозможно. Он был легок на подъем и скор на улыбку. Черные глаза-бусинки сверкали. В волосах еще не было седины, однако время их не пощадило, и на затылке у него образовалась лысина, похожая на тонзуру – именно из-за нее он и получил свою боевую кличку. Он был бизнесменом «без определенных занятий».
При виде Макоумера он радостно улыбнулся, показав мелкие желтоватые зубы, и жестом пригласил его занять место напротив. Монах курил тонкую, неприятно пахнувшую сигарету. Узкий жестяной портсигар с викторианским рисунком лежал у его правого локтя, и, судя по всему, там находилось еще достаточное количество этих орудий пытки.
– Надеюсь, ваше путешествие было приятным, – обращаясь к Макоумеру, Монах смотрел не прямо на него, а куда-то чуть вверх и влево. На Монахе был пиджак с широкими лацканами, вышедшими из моды еще в семидесятых.
– Приятным, но слишком долгим.
– О да, мы еще не обрели той скорости, которой вы, люди Запада, так справедливо гордитесь, – он снова показал зубы. Улыбка скорее, походила на гримасу, мало чем отличавшуюся от звериного оскала. – «Мне нужен весь мир сейчас же!» – воскликнул он, весьма удачно сымитировав американский акцент. Макоумеру он напоминал гориллу, вытащенную из клетки и облаченную в человеческий наряд. – Макоумер, вы мне нравитесь, – безапелляционно объявил Монах, стряхнул с сигареты пепел и подозвал официанта. – Вы – человек не бесхребетный, в отличие от большинства представителей вашей расы.