Черное сердце

Блэк Холли

Встаю, иду через комнату и прислоняюсь к дверному косяку. — Да, слушаю. Простите.

— Скоро начнется операция. Мы заедем за тобой в следующую среду, хорошо? Я бы хотела, чтобы ты никому ничего не говорил, но, похоже, тебе придется отсутствовать в школе несколько дней. Нужна какая-то причина. Родственник в больнице — что-то вроде этого. И собери вещи.

Несколько дней? А когда само событие…

Прости. Я не уполномочена тебе

сообщать, хотя мне и очень жаль, что это невозможно.

Можете хотя бы сказать, каков у нас план?

Юликова смеется:

Обязательно, Кассель. Конечно. Нам нужна твоя полная вовлеченность. Но только не по телефону.

Разумеется. Конечно.

Слова человека, который изо всех сил старается меня убедить. Слишком старается.

Ладно,

говорю я. — Значит, на следующей неделе?

Мы заботимся о твоей безопасности, так что веди себя как обычно. Проводи время с друзьями, планируй тайные вылазки за пределы школы. И начни готовить почву для того оправдания, которое по твоему мнению сгодится лучше всего. А если нужна какая-то помощь с нашей стороны…

Нет,

говорю я. — Я все понял.

Они мне не доверяют. Я нужен Юликовой, но она мне не верит. Не полностью. Недостаточно. Может, Джонс ей что-то сказал — хотя, пожалуй, это совершенно неважно.

Я все понял, но это необязательно должно мне нравиться.

Успеваю на послеобеденные занятия и стараюсь не думать об утренних, которые я прогулял. О том, как близок я был к исключению из Уоллингфорда. О том, что мне на это наплевать. Пытаюсь не думать о Лиле.

На тренировке по легкой атлетике бегаю по кругу.

Как только удается под благовидным предлогом уйти с тренировки, переодеваюсь и, пропустив ужин, иду к машине. Чувствую какую-то удивительную отстраненность, руки машинально поворачивают руль. В глубине души теплится какая-то мрачная надежда — и мне не хочется прислушиваться к ней. Она очень хрупкая. Стоит только всмотреться в нее — и она исчезнет.

Еду к дому, где живет Лила. Даже не пытаюсь въехать на парковку — там закрытые ворота, кодовый замок. Нахожу место в паре кварталов от дома — надеюсь, машину не эвакуируют — и дальше иду пешком.

В холле перед скоплением мониторов сидит седовласый мужчина — он просит меня показать документы. Вручаю ему права, и он тут же звонит в апартаменты Захарова. Берет видавшую виды серую трубку, выжидает несколько секунд и называет мое имя, переврав его.

До меня доносятся помехи и голос на другом конце провода — настолько искаженный, что я его не узнаю. Охранник кивает, кладет трубку и возвращает мне права.

Поднимайся,

с легким восточноевропейским акцентом говорит он.

Лифт по-прежнему сверкающий и холодный.

Когда двери его открываются, я вижу Захарова — он, в брюках от костюма и наполовину расстегнутой белой рубашке, расхаживает взад-вперед и смотрит телевизор.

Я ему голову оторву! — Кричит он. — Голыми руками!

Мистер Захаров,

говорю я. Голос отдается эхом. — Простите, но охранник сказал, что я могу подняться.

Захаров оборачивается. — Знаешь, что натворил этот урод?

Что? — Спрашиваю я, не понимая, о ком он говорит.

Смотри,

он указывает на плоский экран телевизора.

Паттон обменивается рукопожатием с каким-то седым незнакомцем. Под картинкой бегут слова: «На встрече с губернатором Грантом Паттон предлагает объединить усилия для проверки государственных служащих».

Это губернатор штата Нью-Йорк. Знаешь, сколько денег я выделил на его перевыборную кампанию? А теперь он ведет себя так, будто этот псих может сказать что-то умное.

Не переживайте из-за Паттона. Скоро он исчезнет. Мне хочется так сказать, но нельзя.

Может, Грант просто делает ему одолжение.

Захаров поворачивается ко мне — похоже, только сейчас по-настоящему меня заметил. Моргает. — Ты к матери пришел? Она отдыхает.

Я хотел бы поговорить с Лилой.

Захаров долго-долго смотрит на меня, а потом показывает на крутую лестницу, ведущую на второй этаж. Не знаю, то ли он забыл, что я не знаю, где тут что, то ли ему просто наплевать.

Взбегаю вверх по ступеням.

Когда я добираюсь до середины лестницы, Захаров кричит:

Говорят, твой бестолковый брат работает на федералов. Это же неправда, да?

Поворачиваюсь, стараясь сохранять невозмутимость — я несколько озадачен. Сердце бьется так часто, что в груди щемит. — Нет,

с деланным смехом отвечаю я. — Баррон с властями не ладит.

А кто с ними ладит? — Захаров тоже смеется. — Скажи, путь ни во что не лезет. Ужасно не хочется ломать ему шею.

Облокачиваюсь на перила. — Вы обещали мне…

Предательство я простить не могу, Кассель. Он не просто повернется ко мне спиной. Он отречется и от тебя, и от матери. Он поставит тебя под угрозу. И Лилу тоже.

Тупо киваю, но сердце при этом подпрыгивает, словно камешек, запущенный по глади озера, перед тем, как утонуть. Если бы Захаров знал, что я сделал, если бы он знал о Юликовой и Отделе несовершеннолетних, то пристрелил бы меня на месте. Причем не один раз, а целых шесть. Но он ничего не знает. По крайней мере, я так думаю. Выражение его лица, слегка приподнятый уголок рта ни о чем мне не говорят.

Снова начинаю подниматься по лестнице, и каждый шаг дается мне труднее предыдущего.

Оказываюсь в коридоре.