Черное солнце Афганистана
Шрифт:
Шум и разговоры смолкли. Толпа задвигалась, рассыпаясь и вытягиваясь в относительно ровную линию. Санька и Колян не проявили должной сноровки и вынуждены были занимать место в строю в самом конце.
— Погоны с двумя просветами и одна звездочка, — со знанием дела сказал Колян.
— Майор, — уверенно произнес Санька.
— Тише вы, — зашикали на них стоявшие рядом.
Майор раскрыл папку и, выждав минуту, произнес в наступившей тишине:
— Со строевой подготовкой, товарищи будущие курсанты, у вас еще далеко до уставного положения. Затягиваете простейшее построение. Но это дело поправимое. Не в училище, так на службе быстро все усвоите! — он понимающе улыбнулся и, сделав паузу, продолжал: — А теперь внимание! Начинает работать медицинская комиссия. Сейчас каждый из вас получит медицинскую карту и с ней пойдет делать обход по медицинским специалистам. Понятно?
— Ясно, товарищ майор! — раздались голоса из строя.
— Первыми проходят медицинское обследование те допризывники, кто изъявил желание поступать в летные военные училища. По списку значится двадцать один человек, число счастливое, — и приказал им: — Выйти из строя на шаг для получения медицинской карты!
Санька с нескрываемым удивлением и открытой завистью смотрел на этих счастливчиков. Ничего особенного из себя они не представляли. Такие же, как и они с Коляном, даже на вид многие будут намного послабее. Просто они оказались более смелыми, не испугались строгости медицинского отбора. А у него, у Саньки, с самого детства была мечта стать пилотом, покорять суровую стихию неба. Он всегда восхищался легендарными летчиками, такими как Чкалов, Байдуков, Беляков, зачитывал до дыр книги, в которых рассказывалось о героических перелетах. Голубые просторы воздушного океана звали к себе, притягивали невидимым магнитом, манили и, как ему казалось, ждали его. А он допустил слабину, не решился. Не подал документы. Он смотрел на счастливчиков, получавших медицинские карты, и в его душе бушевал и клокотал, как в кратере вулкана, огненный сплав зависти и обиды. Как же он проморгал, упустил такую редкую возможность?
Когда последний, двадцать первый, получил медицинскую карту, Санька не выдержал. Поднял руку и вышел из строя.
— Товарищ майор, можно обратиться с вопросом? — спросил он с замиранием сердца.
— Слушаю вас.
— А можно и мне?
— Что можно?
— Пойти на комиссию по отбору в летное училище! — выпалил Санька единым махом, с надеждой глядя на майора.
Майор окинул оценивающим взглядом ладную фигуру Беляка и остался доволен. Эти мгновения Саньке показались вечностью. Он ждал ответа, как ждут приговора.
Майор одобрительно кивнул и сказал:
— Можно! — и добавил. — Будешь двадцать вторым.
Одно это слово «можно» разом перевернуло все в душе Беляка.
— А если не пройду? — на всякий случай спросил Санька.
— А куда поступаешь?
— В высшее пограничное.
— Ну, если не пройдешь, тогда и пойдешь в пограничное.
— Согласен с большой радостью!
Санька локтем подтолкнул Коляна, как бы говоря, мол, давай и ты. Но Колян не последовал его примеру, не сделал шага вперед. Он не решился. А может быть, просто не захотел поступать в летное училище. Небо его не привлекало. А может быть и пугало. Колян не отважился рисковать своим будущим. В эти краткие мгновение и пролегла между закадычными друзьями незримая тонюсенькая трещина, которая незаметно разъединила их. Но в то время они еще не осознавали этого. Просто каждый сделал свой выбор.
Проходить медицинскую комиссию оказалось не так страшно, как казалось, но и не очень-то приятно. Тут ты вроде бы уже и не человек, а становишься подопытным кроликом, которого осматривают со всех сторон, ощупывают, взвешивают, измеряют, проверяют зубы, заставляют высовывать язык. Заглядывают в рот, в уши, проверяют слух и зрение. Измеряют кровяное давление, выслушивают легкие, считают пульс, заставляют нагибаться, ложиться на кушетку, застланную чистой простыней, велят по десятку раз приседать и снова измеряют давление, считают пульс, слушают ритмы сердца. А ты находишься в самом неблаговидном виде. Полностью нагишом, в чем мать родила. Смущаешься, и от стыда краска бросается в лицо, когда врачом оказывается женщина, да к тому же еще и приятной наружности. А они на твое смущение не обращают никакого внимания. Обследуют и передают тебя дальше. Почти как неодушевленные детали по заводскому конвейеру, от столика к столику, от одного врача к другому. И ты движешься от специалиста к специалисту, и каждый из них дотошно интересуется именно тем участком твоего тела, тем внутренним органом, который ему наиболее хорошо знаком, в котором он досконально разбирается, и, освидетельствовав, проверив его, выдает свое заключение. А из таких разрозненных заключений, как из мозаики, и создается общая картина твоего организма, определяется состояния здоровья на предмет пригодности несения военной службы в избранном роде войск.
И у каждого столика, врачи и медсестры, с нескрываемым удивлением обращали внимание на Санькину спину и задавали один и тот же вопрос:
— Это откуда у вас?
А там у него по всей широте спины красовался дугообразный синяк. След от удара шлангом. И Санька в который раз пояснял:
— Отец лупанул.
— И за что это он так?
— За нарушение домашней дисциплины.
Это произошло дома за неделю до вызова на республиканскую комиссию. Отец огрел его шлангом за то, что Санька в тот день не наколол дров, а уехал с ребятами в Белорецк навестить заболевшего учителя физкультуры. Молодой преподаватель увлек десятиклассников занятиями самбо. По субботам, для закалки, они вместе с учителем даже устраивали баню с купанием в снегу.
На мандатную комиссию из двадцати двух кандидатов строгие врачи допустили лишь одного Саньку с кратким заключением «годен к летной работе».
Председатель комиссии, седовласый полковник, поздравив с успешным преодолением медицинского барьера, спросил:
— В какое летное училище хотел бы поступить?
Тут Санька и растерялся. Гордость, что он успешно прошел строгую медицинскую комиссию и признан годным, враз улетучилась. К своему стыду, он не знал ни одного летного военного училища. Слышал лишь о Челябинском штурманском, но штурманом ему быть не хотелось. Санька не знал, что сказать. Понимал, что попал впросак. Стоял понуро, закусив губу.
Выручил майор, который вручал медицинские карты.
— Это тот самый смелый парень, который напросился в последний момент.
— Двадцать второй?
— Он самый, товарищ полковник.
— Похвально, — он заглянул в его личное дело, — похвально Александр Беляк! Авиации нужны смелые люди, способные быстро принимать ответственные решения. Вы на правильном пути. Перед вами открываются двери любого летного училища.
Саньке было приятно слышать похвалу в свой адрес, но он топтался на месте и сгорал от стыда, что готов «идти туда, не знаю куда».
— Выбор большой, — полковник взял со стола бумагу. — Вот есть у нас заявка от Сызранского высшего летного. Прекрасное училище! Можем направить туда, если нет возражения?
— Согласен, товарищ полковник! — выпалил Санька с радостью и сразу почувствовал облегчение, что наконец-то он вышел из затруднительного положения.
— Очень хорошо! Значить, в высшее Сызранское и направим.
Санька вышел из мандатной комиссии окрыленным. Мечта сбывается! Он будет учиться на летчика!
Правда потом, пару месяцев спустя, узнав о том, что Сызранское училище вертолетное, как он жалел о своем поспешном согласии, как мучился, писал запросы, просил перевести в Качинское, где готовят летчиков-истребителей, однако получал стандартный холодный ответ: «Ваше личное дело направлено в Сызранское…»
Но тогда в те первые часы его буквально распирала гордость.
А Колян медицинскую комиссию не прошел и особенно не переживал, даже вроде бы и не огорчался.
Домой друзья возвращались радостными и довольными.