Черное солнце Афганистана
Шрифт:
Тем временем боевая машина захрапела, как норовистый конь, задрожала всем своим железным телом, и стала самовольно, с упрямым упорством задирать нос в небо. Она круто полезла вверх, на горку. С каждой секундой увеличивался опасный угол подъема. Огромная невидимая силища подхватила неуправляемый вертолет, как легкое перышко, и понесла.
— Командир, ты живой? — раздался в наушниках тревожный возглас штурмана. — Володя? Отзовись?!
— Да живой пока…
— Что случилось?
— Ни хрена не пойму… — честно признался Екимов.
— Командир, что происходит? — вторил штурману бортовой техник. — Сваливаем
— Прекратить сопли-вопли! — оборвал его майор.
— Так дела хреновые, хуже некуда!
Екимов поспешно включил наружную связь. Назвал свой пароль. В эфир понесся его тревожный голос:
— Борт стал неуправляем. Авария! Заклинило ручку управления!
— Повторите! — запросили из управления полетами.
Екимов повторил и назвал свои координаты.
— Что предпринимаете?
— Борюсь за живучесть корабля! — прокричал Екимов на морской манер.
А что еще он мог ответить?
Майор не мог понять, что же произошло, что случилось с еще недавно послушной боевой машиной, почему она упрямо задирает нос? Екимов бросил тревожный взгляд на прибор авиагоризонта и отметил, что стрелка показывает опасный угол тангажа, перевалив уже за шестьдесят градусов. Тревога быстро перерастала в холодный парализующий страх.
Ну, вот и все! Отлетался…
Мгновенно вспомнилась семья: жена, дети, старики-родители… И тут в памяти воскресла присказка отца-фронтовика: «Никогда не дрейфь, Володька! Безвыходных положений не бывает!» Екимов грустно улыбнулся и сжал зубы. Усилием воли подавил неприятную дрожь в коленях. «Володька, не дрейфь! — приказал он себе. — Не паникуй! Думай, думай, думай!» В воспаленном мозгу вспыхивали вопросы: «В чем загвоздка? Что случилось? Где причина?! Почему отказ управления? Где произошла авария? Что вышло из строя?» Один за другим отбрасывались в сторону, словно оторванные листки календаря, спешные предположения, пока не выкристаллизовался и не определился правдоподобный ответ: «Произошел внезапный обрыв поводка тарелки автомата и начался перекос несущего винта. Под действием встречного воздушного потока, несущий винт стал самопроизвольно заваливаться назад, а сам вертолет пошел на неуправляемую мертвую петлю…»
Что же делать?! Что можно предпринять?! Как выкарабкаться из мертвой петли?…
В те критические секунды Екимов даже предположить не мог, что вертолет попал в глубокий «подхват» — весьма опасный режим полета боевой машины. О «подхвате», о причинах его возникновения, велись теоретические споры, ибо большинству вертолетчиков в такой режим самим попадать не приходилось.
Как не растерялся, не дрогнул, майор сам не знает. Выручили выдержка и самообладание, а еще — острое желание спастись, выжить. Выжить, во что бы то ни стало! Спасти самого себя, спасти экипаж, — штурмана и бортового техника, судьба которых сейчас в его руках… Он хорошо знал технические качества своего вертолета, верил в его летные возможности. Действовал почти автоматически. Но, как потом выяснилось, правильно. Уловил момент падения скорости. Как-то непроизвольно, словно кто-то подсказал, уменьшил «шаг» несущего винта. Всего на чуть-чуть, на пару градусов. Скорость подъема упала почти до нуля. И сразу, со спасительным облегчением почувствовал, что ручка управления стала медленно подаваться.
Вертолет снова становился послушным!
Екимов, еще окончательно не веря в спасение, стал осторожно, не спеша, но уверенно выводить боевую машину в нормальный горизонтальный полет и первым делом проверил показания приборов. Они, как по команде, показывали «норму»! Только теперь майор облегченно вздохнул и почувствовал, как расслабляется напряженное тело.
Спасены!
За стеклами вертолета снежные склоны, ядреный мороз, а с него ручьями стекал пот, застилал глаза, катился по щекам, по шее, по спине, словно майор в полном зимнем обмундировании оказался в парной бане. А сердце счастливо бухало в груди. Протер глаза кулаком. Очухался. Отдышался. Двигатели работали уверенно и наполняли кабину радостным и приятным гулом. А Екимов дотошно анализировал каждый момент сложной ситуации.
— Что случилось? Что случилось? — запрашивали с земли. — Отвечайте! Отвечайте!
— Теперь все нормально! Справились сами. Разрешите продолжать полет?
— Разрешаю.
А в голове звучал один единственный вопрос, на который Екимов не находил вразумительного ответа: «Так что же все-таки произошло?»
Этот вопрос прозвучал в наушниках. Его задал штурман дрогнувшим от пережитого волнения голосом.
— Сначала подумал, что отказало управление, — ответил Екимов, размышляя вслух, — а потом мне вдруг показалось, что возникли нелады с автоматом перекоса.
— И что же было на самом деле? — допытывался Зайцев. — Может «подхват»?
«Подхват»? — мысленно повторил Екимов, и только теперь все стало ему ясно. Как же он раньше об этом не догадался? Вот что они пережили! И вслух произнес:
— Боюсь, что да!
— Это был «подхват», командир? — переспросил штурман.
— Попал в самую точку.
— Самый настоящий?
— Да, Шура, — подтвердил Екимов и добавил: — Натерпелся страху по самое горло…
— Главное, что выкарабкались!
— И остались живыми, — вставил слово бортовой техник.
— Ты-то как? — спросил его Екимов.
— Отделался шишками, — признался тот. — Никак не ожидал такого кульбита! Честно говоря, не успел ухватиться руками за что-нибудь, ну и улетел к дальней стенке свой кабины, там и зажало. Черт-те что в голову полезло. Показалось, что всем нам кранты.
— А ты думаешь, у меня поджилки не затряслись? — признался штурман.
В эти радостные минуты Екимов невольно вспомнил, как уже переживал подобную передрягу, как натерпелся страху, впервые попав в «штопор». А теперь этот самый «подхват»… Еще тот сюрприз! Как говорят два сапога, но не пара, поскольку оба на левую ногу…
«В полете — думай о полете!» — этой железной формулы Екимов придерживался безоговорочно и настоятельно советовал то же подчиненным. Но сегодня полет был необычным, исключительным. Он снова и снова вспоминал недавние события, не спеша прокручивал в голове эпизод за эпизодом, припоминал мельчайшие подробности. И чем больше думал и анализировал, тем явственнее вырисовывалась картина нестандартной ситуации.