Черное солнце
Шрифт:
– Долго ты хотела молчать и об этом? – Милн посмотрел в зеркало заднего вида в поисках Элисон, забыв о том, что она сидит рядом с ним, и он не сможет увидеть ее в зеркальном прямоугольнике.
– Что?
– Агна, это невыносимо! Ты же молчишь обо всем, уходишь и молчишь!
– Спасибо, что…
– «Спасибо»? Снова?
Голос Милна был полон крайнего изумления. Он помолчал, а потом рассмеялся. Сначала тихо, почти беззвучно, но через несколько секунд грянул такой хохот, от которого у него на глазах едва не выступили слезы. Ему даже пришлось остановить машину, чтобы не съехать с пустынной дороги. Нервный смех прекратился так же внезапно,
Оказавшись в Дахау, Эд съехал с дороги, уводя автомобиль в лес, – их ни в коем случае не должны были заметить. Отъехав на достаточное расстояние, Милн включил фонарь, вышел из машины, открыл багажник, затем – свою дорожную сумку. После нескольких минут тишины, он оглянулся, отыскивая в непроглядной темноте Элисон, хотя в этом не было необходимости: девушка стояла напротив Милна и ошеломленно смотрела на него. Китель штандартенфюрера, – полковника плавно облегал его фигуру, делая Эдварда практически неузнаваемым.
Осветив светом фонаря Элисон, он кивнул: темно-серые брюки из грубой шерсти, белая рубашка, туго застегнутая под самым горлом и черный пиджак поразительно изменили Эл. И, если не вглядываться в ее красивое бледное лицо, то она вполне могла сойти за ту, кого ей предстояло изобразить – новую надзирательницу концлагеря Дахау.
Эдварду и Элисон нужно было идти, бежать, вслед за короткой летней ночью. Но они застыли на минуту, обмениваясь пристальным взглядом. Наконец Милн, крепко взяв ладонь Элисон в свою теплую руку, тихо поднялся на дорогу, и, освещая путь фонарем, мягко зашагал вперед. Элисон шла следом, шаг в шаг.
До бетонного забора лагеря они дошли быстро, но гораздо больше времени у них ушло на поиски входа. Благодаря своим источникам в Берлине, Харри знал, что Вэккерле, первый комендант Дахау, был с позором уволен из лагеря, а будущий, – Эйке, пока находился в сумасшедшем доме в качестве пациента, и еще не мог знать, что скоро сам Гиммлер вытащит его оттуда и переведет на должность коменданта Дахау, где его остервенелая преданность и дотошность недавно установленным идеалам впечатлит даже покровителя, а в историю он войдет как один из самых жестоких и беспощадных преступников, от рук и распоряжений которого погибнет множество людей самых разных национальностей, точно сосчитать их число будет не под силу и через десятилетия после падения режима.
Время неумолимо неслось вперед, а они все никак не могли найти способ проникнуть в лагерь. Отдышавшись, они снова пошли вдоль бетонного забора, как вдруг их настиг свирепый собачий лай и окрик охранника, вероятно, совершавшего обход. Прозвучал звук взведенного оружейного курка, дуло уперлось в живот Кёльнера. Агну охранник осветил светом фонаря, слишком яркого, чтобы его можно было выдержать хотя бы непродолжительное время.
Их грубо затащили на территорию лагеря, приказали стоять на месте. В окружающей темноте и бликах фонаря Харри пытался разглядеть фигуру Агны, но ему никак это не удавалось. Вдруг дуло ружья отвели от него, охранник вытянулся по стойке, щелкнул каблуками, воздевая руку вверх под углом в сорок пять градусов. Верный сын нацистов, онемевший при виде самого штандартенфюрера, он безумно пялился на Кёльнера, наверняка ругая себя за столь грубое обращение с высоким чином.
Харри посмотрел в выпуклые глаза охранника, которому было от силы лет двадцать, и зло улыбнулся.
Охранник с ненавистью уставился на Агну, ослепляя ее слишком ярким светом ручного фонаря с большим внешним стеклом.
На уличных празднествах обновленной Германии огромные прожекторы, бьющие в небо столпами света, были обычным явлением. И подобные световые трюки очень быстро стали одним из первых атрибутов нацистов. Слишком яркий свет слепил, сбивал с толку, делал из человека жертву. Выставляя руку вперед, желая защититься от пронзительного свечения, он уже признавал свою вину. А дальше…дальше оставалось совсем немного, – до того момента, как он, ослепленный, бледный, схваченный ночью, готов был признать все, что делал и все, о чем даже не думал. Излишне говорить, что недостатка в «признаниях», выбитыми нацистами в подвалах и тюрьмах, позже – в бесчисленных лагерях, – не было. По лицу юного нациста расплылась улыбка. Коротко взглянув на женщину еще раз, он замахнулся, чтобы ударить ее прикладом ружья.
– Стоять! – молниеносно перехватив руку мальчишки, Кёльнер выдавил из его онемевших пальцев оружие, – вы сошли с ума, юнкер? Это новый сотрудник лагеря, – голос Харри звучал так вкрадчиво и тихо, что по спине солдата прошла волна озноба.
Блондин отпустил охранника, рывком отбрасывая его в сторону. Солдат пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Штандартенфюрер взглянул на новую сотрудницу лагеря и снова перевел взгляд на незадачливого фашиста.
– Даю вам две минуты на доклад об обстановке в лагере. Я слишком устал по дороге сюда, довольно того, что моя машина заглохла и я приехал в лагерь так поздно. Охранник выпрямился по стойке смирно, желая снова отдать фашистское приветствие, но, запутавшись в своих двух руках, так и не смог решить, какой же из них стоит салютовать. Громко сглотнув, он поправил воротник формы и начал сбивчивый доклад:
– Герр Вэккерле уволен с должности коменданта, господин штандартенфюрер, сейчас лагерь временно перешел под командование его первого заместителя. На сегодняшний день в лагере содержится шесть…нет, с-семь тысяч заключенных, яростных врагов Рейха! Почти каждый день поступают новые, которым необходимо перевоспитание…
– В каких условиях они содержаться?
– Б-ба-бараки, штандартенфюрер. Они живут в бараках. Неплохо живут, исправившихся мы освобождаем, но если выяснится, что они так и не исправились, нанесли Германии новый вред, их снова привозят сюда.
– Кто среди узников?
– Политические, штандартенфюрер, яростные противники фюрера!
– Наказания?
– Д-да… – охранник осмелился поднять глаза на высокого начальника, но так и не смог разглядеть его лица, наполовину скрытого козырьком фуражки, – там.
Солдат ткнул пальцем в сторону и опустил руку.
Резким кивком головы штандартенфюрер дал понять, что он намерен осмотреть место, где наказания приводятся в исполнение. Охранник судорожно дернулся, пробежал небольшое расстояние, затем резко перешел на шаг. Надзирательница лагеря, прибывшая в сопровождении начальника, молча шла за ними.
Позади двух бараков стояла наспех сколоченное подобие виселицы. Она вполне могла пригодиться средневековой испанской инквизиции, но, за неимением таковой, трудную и тяжелую работу по возвращению заблудших в лоно чистого разума приходилось выполнять работникам этого концентрационного лагеря.
Человек, подвешенный за руки, уже вывернутые в суставах, слабо пошевелился.
Штандартенфюрер подошел к нему, внимательно рассматривая его тощую фигуру. Лицо мужчины было в кровоподтеках и ссадинах, и больше походило на кровавое месиво.