Черное солнце
Шрифт:
Упоминание о квартире, о травке приводит меня в другое состояние. Я на мгновение смотрю на Абсолона и понимаю, что больше не могу позволить себе упрямиться, если хочу вернуться к своей прежней жизни. Очевидно, что у меня нет шансов вернуться обратно, но будучи живой хоть какие-то шансы будут, а будучи мертвой — нет.
— Отлично, — говорю я, забирая у него сигару. Засовываю ее в рот и жду, пока он зажжет еще одну спичку. Пламя танцует, а он близко наблюдает за мной.
— Вдохни, — говорит он. — Полностью в затяг.
Я
— Сигару так не курят! — говорю я ему.
— Почему это?
Я вынимаю сигару изо рта, чувствуя, как гудит от нее кожа.
— Можно повредить легкие. И заболеть раком. Это не сигарета. Надо держать во рту, отпускаешь и…
Мне не нравится легкая улыбка на его губах.
— Повреждение легких? — повторяет он. — Мы гребаные вампиры, Ленор. У нас иммунитет. Затянись.
Это кажется таким чертовски неправильным, но я делаю то, что он говорит, потому что мне любопытно. Я вдыхаю дым, густой и черный, и я знаю, что прямо сейчас должна ужасно кашлять, но пока что… чувствую себя хорошо. Дым такой гладкий. Немедленно расслабляюсь, получая множество приятных ощущений в затылке, и глубже погружаюсь в кресло, едва замечая, как входит Вульф и ставит напитки на стол.
— Она быстро учится, — комментирует Вульф, с впечатлением оглядывая меня.
— В ней много чего скрыто, — размышляет Абсолон. Затем он бросает на Вульфа многозначительный взгляд, и тот выходит из комнаты, закрывая за нами дверь.
— Что, черт возьми, в этой сигаре? — мечтательно спрашиваю я, любуясь тем, как она выглядит в моей руке. Пока что это лучше, чем любая травка.
— Ничего особенного, — говорит он. — Кубинская. Но влияет на нас по-разному, особенно когда куришь ее так, как это делаем мы.
Боже. Комната начинает наполняться клубами дыма, и я чувствую, что погружаюсь все глубже и глубже, теряясь в тумане.
Но какой бы расслабленной я себя ни чувствовала, Абсолон остается настороже, пристально наблюдая за мной.
— Ты хочешь есть? — спрашивает он.
При упоминании о голоде я сжимаю челюсти.
— Что именно?
— Ты неделю ничего не ела.
— Я пробыла здесь неделю?
Боже мой.
— Ты вообще ешь еду? — спрашиваю я его. Захочу ли я когда-нибудь снова есть?
Он слегка кивает.
— Да. Наш вкус обостряется. Хорошая еда — это потрясающе. Плохая пища на несколько недель лишает аппетита. Нужно учиться быть очень разборчивым в том, что потребляешь, но одна из прекраснейших вещей в жизни — это наслаждаться хорошей едой в сопровождении хорошего алкоголя, а затем, возможно, сигарой.
— А потом кровью.
Он наклоняет голову, изучая меня сквозь дым, его взгляд скользит по моему носу, моему рту.
— Еда предназначена для наслаждения. Но это не помогает нам выжить. В отличии от крови.
— Но ты наслаждаешься…этим.
— Это еще мягко сказано. И тебе это тоже понравится, — он вынимает сигару изо
— Я была милой, — тихо говорю я.
— Милой, — говорит он с сухим смешком, доставая ключи из кармана. — Все это не для того, чтобы быть милой. Ты учуяла ее запах. Я знаю, потому что раньше тоже чувствовал ее запах. Засахаренный имбирь, сладкие штучки и кровь. Верно?
Я ничего не говорю, все приятное жужжание от сигары исчезает, как колеблющийся дым.
— Ты не просто хотела попробовать ее на вкус, ты хотела накормиться. Это твоя жажда крови, заключительная стадия, просто она более умеренная, чем я думал. Вот что происходит, когда ты только наполовину монстр.
Он открывает лезвие своего швейцарского армейского ножа, и я с широко раскрытыми глазами наблюдаю, как он подносит его к шее, делая быстрый и жестокий надрез вдоль кожи. Кровь вырывается на поверхность, наполняя воздух ее запахом, который поражает меня так сильно, что чуть не выводит из равновесия, затем она проливается, окрашивая воротник его белой рубашки в красный цвет.
Я в ужасе.
Не только от того факта, что он это сделал, но и от того, что веревки внутри, которые сдерживали меня, рвутся одна за другой.
— Обычно кровь других вампиров мало что дает, если только…что ж, возможно, однажды ты узнаешь, — говорит он, и на мгновение у него мелькает горячий взгляд. — Но сейчас ты возьмешь все, что угодно.
Я задыхаюсь, теряю дар речи, пытаюсь взять себя в руки, отвести взгляд, уйти внутрь себя, туда, где я сильна, где я не кровожадный зверь.
Но этой части меня уже не существует.
Сигара выпадает у меня из рук на ковер, и через секунду я перепрыгиваю через стол, опрокидывая напитки, разбивая стекло, забираясь на него верхом.
Я хватаю его за голову, мой рот тянется прямо к его шее, и в ту минуту, когда его кровь попадает мне на язык, я понимаю, что легко могу убить его. Я настолько изголодалась, что схожу с ума.
И теперь я за себя не ручаюсь. Я посасываю его кожу, выпиваю кровь, чувствуя, как она проникает в каждую мою клеточку, заставляя их оживать, наполняя мои пустые части его жизненной силой.
Я ничего больше не замечаю. Только его запах, вкус его крови, слаще и вкуснее всего, что я когда-либо пробовала, вкус самой жизни.
Абсолон стонет подо мной, низкий горловой звук выворачивает меня наизнанку, и его рука зарывается в мои волосы, прижимая мою голову к своей шее, другая рука на моей спине, прижимает меня к себе.
Черт. Я хочу поглотить его, всего целиком.
Я впиваюсь ногтями в его плечи, прижимаюсь к нему, сосу губами, пробую на вкус, наслаждаюсь, моя душа поет от его крови. Это как постоянный оргазм.