Черное солнце
Шрифт:
Я чувствую, как его губы приоткрываются на моей коже, и на какое-то ужасное мгновение кажется, что он хочет вонзить в меня зубы, но потом понимаю, что он улыбается.
— Я не говорил тебе, как прекрасно выглядишь, а? — он отстраняется, и моя кожа немеет там, где только что были его губы.
У меня даже нет слов, чтобы вымолвить, кровь сильно пульсирует в голове, в груди, везде. Расцветает тепло, стирая любой холод.
Он отпускает меня и быстро наклоняется, чтобы поднять шкатулку, затем снова встает тем самым сверхъестественным
Он открывает коробочку и достает серьги, оценивающе разглядывая меня, изучая мой подбородок, нос, брови. Наконец останавливается на моих глазах, уставившись на меня своим напряженным взглядом.
— Ты чувствуешь себя красивой? — спрашивает он.
Я качаю головой, облизываю губы, пробуя на вкус помаду.
— Чувствует ли себя ягненок красивым перед тем, как его поведут на забой?
Это вызывает у него кривую улыбку, он берет одну из сережек и подносит ее к моему уху.
Я резко вдыхаю, моя кожа напрягается. Мне никто не вставлял в уши серьги, а он спокойно смотрит на меня, делая это так, словно делал миллион раз.
— Независимо от того, что ты чувствуешь, — говорит он тихим голосом, прижимая застежку к мочке моего уха. — Эти рубины стоят миллионы. Так что не теряй их ни в коем случае.
Я открываю рот в шоке за несколько секунд до того, как он добавляет:
— Может быть больно.
Затем он вонзает штырь мне в мочку уха, и я кричу от боли.
— Вот, — говорит он, быстро закрепляя заднюю часть. Я чувствую влагу, чувствую запах собственной крови, когда она капает из моего уха на плечо.
— Какого хрена, — резко кричу я, мое ухо пульсирует, и теперь он сосредотачивается на другом ухе, решительно сдвинув брови. Его глаза на мгновение встречаются с моими, зрачки которых теперь полностью покраснели.
О, это не сулит ничего хорошего.
— Твои проколы тоже зажили, когда ты превратилась, — говорит он мне, вздергивая нос, прежде чем посмотреть на мое другое ухо. — Придется прокалывать сначала.
Он быстро протыкает вторым стержнем мочку моего уха, хотя на этот раз боль значительно притупилась. Кровь все еще течет, капая на верх моего платья.
Он достает из кармана пиджака черный платок и вытирает мое кожаное платье, с легкостью смывая кровь.
— Кожаное — разумный выбор для сегодняшнего вечера.
Затем он подносит ткань к моим ушам, вытирая остатки крови удивительно нежными пальцами, учитывая, что он сейчас проделал дырки в моей коже, и я наблюдаю, как красный цвет в его зрачках снова становится черным.
— Как ты это делаешь? — шепчу я ему.
Он замолкает, глядя на меня.
— Что?
— Кровь, — говорю я ему. — Разве тебя… разве тебя не тянет? — один вид и запах его крови, и я превратилась в хищного зверя. А я вампир лишь наполовину.
Он внимательно наблюдает
— Терпение и сдержанность. У меня было много времени, чтобы поработать над этими качествами, — он прочищает горло, делая шаг назад. — Кроме того, сегодня вечером это не принесло бы мне никакой пользы. Мне нужно оставаться начеку. Я попробовал всего лишь немного твоей крови, и это меня опьянило. После этого было трудно оставаться трезвым.
Он может мне льстить. По нему видно, что он всегда все контролирует на сто процентов.
— Ты готова? — спрашивает он меня, протягивая руку.
Но меня не обманывает то, как все это выглядит.
Я знаю, что все это такое.
— Я никогда не буду готова, — говорю я ему, забывая изображать храбрость.
Вкладываю свою руку в его.
— Ты храбрее, чем думаешь, — говорит он мне, сжимая мою руку, едва не раздавливая. Затем выводит меня из комнаты.
Мы идем по коридору мимо роз, которые снова засохли.
«Расцветай», — мысленно думаю я, глядя на них с таким напряжением, что мое зрение начинает сужаться."Расцветай вместе с кровью».
Ничего не происходит.
Только когда мы поворачиваемся, чтобы спуститься по лестнице, я замечаю, как шевелятся розы. Мы скрываемся из виду прежде, чем я успеваю разглядеть остальное, но что-то горячее и золотистое плавает внутри меня, и я подавляю улыбку. Может быть, я правда что-то умею.
Мы спускаемся по лестничным пролетам, в доме тихо и слабо освещено, жуткие тени танцуют на стенах, но по мере того, как мы приближаемся к бальному залу, шум становится громче. Здесь грохочущие басы, музыка, смех и все то, что обещает хорошая вечеринка.
И я чертовски напугана.
Я останавливаюсь прямо перед дверями, впервые замечая символы на них — цветы, которые напоминают глаза.
— Солон, — тихо говорю я.
Он останавливается рядом со мной, его хватка перемещается с моей руки на запястье, становясь все крепче.
— Солон? У меня уже есть прозвище? — размышляет он.
Я пристально смотрю на него. Мне не нужно говорить ему, что я напугана, ведь он хочет, чтобы я была напугана. Но я также знаю, что это, возможно, последний раз, когда я могу сказать ему что-либо наедине.
У меня болит челюсть от того, что я ее сжимаю. Я собираюсь с духом, прежде чем сказать ему:
— Знаю, ты не из тех, кто дает обещания. Но что бы со мной ни случилось, просто… пожалуйста, не причиняй вреда моим родителям. Я считаю, что они лишь пытались помочь мне.
Он пристально смотрит на меня, у него дергается глаз.
— Ты знаешь, почему они хотели увезти тебя на день рождения?
Нет смысла спрашивать его, откуда он об этом знает.
— Чтобы я не перерождалась в городе, чтобы не причинять вреда другим людям.