Черное солнце

Халле Карина

Наконец, я отхожу, стараясь не выпить слишком много.

Он слабо улыбается мне, проводя большим пальцем по моему подбородку, чтобы стереть кровь.

— Теперь твоя очередь, — говорю я ему.

Его бровь приподнимается.

— Ты уверена?

— Конечно уверена, — говорю я ему. — Тот факт, что во мне течет твоя кровь, все испортит?

Он качает головой.

— Нет.

— Тогда решено, — говорю я, протягивая руку к раковине и беря лезвие бритвы. Я замираю на мгновение; требуется много мужества, чтобы добровольно разрезать

свою кожу, кем бы ты ни был.

Делаю глубокий вдох.

— Итак, если я питаюсь тобой, а ты питаешься мной, — спрашиваю я его, разрезаю по предплечью, игнорируя боль, — значит, что нам нужны лишь мы, чтобы выжить?

Он бросает на меня оценивающий взгляд.

— Именно это и значит, — говорит он серьезным тоном.

Затем его зрачки загораются красным, и он бросается на меня, прижимая мою руку ко рту, жадно посасывая и покусывая. Будучи полноценным вампиром, он не обладает моей сдержанностью, и когда я смотрю в его глаза, они залиты кровью, жутковатым багровым сиянием.

Но потом, как это случилось со мной, он снова берет себя в руки, и краснота исчезает, он пьет нежно и легко.

«Я люблю тебя», — думаю я. «Кровь — это любовь».

После того, как он заканчивает, мы вытираемся и оба смотрим друг на друга, наши глаза ясны и сияют, и он заключает меня в объятия, целуя так глубоко, задевая струны вокруг моего сердца.

Мои руки скользят по его твердой груди, рельефному прессу, опускаются ниже, между поясом боксеров, и…

Раздается стук в дверь.

Я задыхаюсь, и мы отстраняемся друг от друга, я пытаюсь понюхать воздух, чтобы понять, кто это. Обслуживание номеров?

— Кто там? — спрашиваю я.

Он бросает на меня настороженный взгляд.

— Это твоя мама. Я сказал ей принести тебе одежду.

— Моя мама! — я пищу. Ох, это будет нехорошо, точно не когда здесь Солон.

Я спешу к двери, крепко обернув вокруг себя полотенце, и открываю ее.

Мама смотрит на меня со слезами на глазах, ее лицо искажается, затем она опускает взгляд на мою грудь и руку. Белое полотенце испачкано кровью, а порез на моей руке все еще заживает.

— Я никогда к этому не привыкну, — говорит она, качая головой.

Я открываю дверь, и она входит, как раз вовремя, видя, как Солон выходит из ванной. По крайней мере, он надел штаны.

— Абсолон, — говорит она ему, одаривая ледяным взглядом.

— Элейн, — таков его отрывистый ответ.

Долгую минуту они смотрят друг на друга, оба напряжены, словно шерсть встала дыбом, в глазах моей мамы светятся луны, в глазах Солона — смертельное презрение.

Потом мама вздыхает и протягивает пакет, набитый моей одеждой.

— Вот, — говорит она. И внезапно обвивает меня руками, прижимая к себе так крепко, что я едва могу дышать. Я смотрю на Солона через ее плечо, и он отводит взгляд.

— Принесу кофе, оставлю вас наедине, — говорит он, надевая свою

белую рубашку и выскальзывая из комнаты так быстро, что никто из нас не успевает ничего сказать.

— Ох, моя малышка, — говорит она мне, все еще крепко обнимая. Я чувствую ее слезы на своей шее. — Как ты? Он причинил тебе боль?

— Мам, — говорю я, отстраняясь. Ее руки опускаются. Я приобнимаю ее за плечи. — Я в порядке. Честно. Он не причинил мне вреда и никогда бы этого не сделал.

Она качает головой.

— Я даже не знаю, как ты можешь находиться в одной комнате с этой тварью.

— Он не тварь, — резко говорю я. — Он мой.

Даже если он еще сам этого не знает.

Она пристально смотрит на меня, глаза блестят, когда она оглядывает меня с ног до головы.

— Ты так сильно изменилась, милая. Ты… ты всегда была красивой, но теперь ты… ты одна из них.

— Что это значит? — спрашиваю я, прищурив глаза.

— Это значит, что ты невероятно красива, милая. Из этого мира, — она делает глубокий, прерывистый вдох, на мгновение прикладывает руку к моей щеке, затем быстро убирает ее, когда чувствует, какая я холодная. — Тебе это идет.

— Ты не захватила свой клинок истребителя, надеюсь? — спрашиваю я, внезапно пораженная этой мыслью.

— Нет. Солон предупредил.

— Он был прав. Ты, вероятно, попыталась бы снова его убить.

Она вздыхает, на мгновение закрывая лицо руками.

— Нет. Я не хочу убивать его, поклялась, что не стану этого делать.

— Так ты говорила, когда заключала соглашение. Помнишь? Ты убила моих родителей, а он выдал тебе их местонахождение.

Она громко сглатывает.

— Я знаю… мне это все не нравится, я ненавижу это, ненавижу его, но знаю, что он нужен тебе. Он нужен тебе больше, чем мы. Мы больше не можем тебя защищать. Мы слышали о том, что случилось с Атласом.

Потом мама начинает говорить об Элль и о том, что та все еще числится пропавшей без вести, а я снова начинаю плакать, потому что боль свежая и реальная, как и чувство вины, будто большая темная наковальня внутри меня.

В конце концов я вытираю слезы и надеваю кое-что из одежды, которую она принесла, — широкие брюки в полоску с эластичным поясом и укороченный топ, не совсем в моем стиле, но это лучше, чем полотенце.

Затем Солон стучит в дверь и входит с двумя чашками кофе в руках. Сначала он протягивает одну моей маме.

— Тебе, — говорит он.

Она окидывает его беглым взглядом, ее кожу заметно покалывает от того, что она находится так близко к нему. Она выхватывает у него кофе и делает несколько шагов назад.

— Спасибо, — холодно говорит она.

Затем он протягивает мне чашку, одаривая улыбкой, от которой мое сердце поет.

— И тебе, моя дорогая.

Мама презрительно фыркает, а я бросаю на нее неодобрительный взгляд.

Она просто пожимает плечами.

— Посмотрите на себя, — презрительно говорит она.