Чёрное в белом
Шрифт:
В конце концов, из-за этого он и привёл меня сюда.
Невольно обернувшись через плечо, я посмотрела через окно на мужчину, сидевшего в допросной комнате.
Я слегка вздрогнула, увидев, что он смотрит на меня в ответ через одностороннее стекло.
И снова я почти вообразила, что он видит меня здесь.
— Ладно, — сказала я, испустив выдох, который прозвучал почти сердито. Я отвернулась от окна, сложив руки на груди. — Но не здесь. Нам лучше пойти в другое место.
Глаза Ника удивлённо взметнулись, а потом он сам посмотрел через одностороннее стекло. Я буквально
Ник знал это, как и я сама.
— Почему? — сказал он наконец, и в его голосе звучала открытая насторожённость, когда он посмотрел на меня. Увидев мою выгнутую бровь, он нахмурился. — Мы всегда проводим разбор здесь.
Он был прав, конечно же. Мы действительно всегда проводили разбор здесь.
И все же меня не оставляло ощущение, что если мы останемся здесь, нас подслушают — или, если быть точнее, что трёх копов подслушают.
Ощущение было достаточно сильным, чтобы я продолжала упрямиться.
— Нам лучше пойти вниз, Ник, — сказала я твёрдым голосом. — Я лучше думаю при естественном ощущении. И мне в любом случае нужно ещё сахара для моего кофе, — соврала я. — Кроме того, я не думаю, что мы узнаем больше, по очереди пялясь на мистера Блэка.
Энджел рассмеялась над моими словами. Глен тоже улыбнулся.
Ник — нет.
От меня также не ускользнули вопросительные взгляды всех троих, хотя Энджел лучше замаскировала это, чем двое мужчин.
Я не клала сахар в кофе.
Об этом было известно, по крайней мере, Энджел и Нику. Я понятия не имела, знал ли Глен мои кофейные пристрастия.
В любом случае, когда я второй раз указала на дверь, они все поднялись на ноги и пошлёпали к выходу, направляясь вместе со мной в сторону лифтов.
Я невольно гадала, почувствовал ли Квентин Р. Блэк наш уход.
***
В конце концов, я мало что им сказала.
Я знала, что это особенно раздосадовало Ника, возможно, ещё больше потому, что я заставила их сменить обычное место только для того, чтобы ничегошеньки им не сообщить. Это раздосадовало его настолько, что он предложил пойти со мной в морг, скорее всего, чтобы попробовать вытянуть из меня побольше деталей, пока я осматривала тело.
Я знала, что просьба о морге все ещё приводила его в недоумение.
Обычно я смотрела на тело только, если они ещё не поймали преступника. То есть если я пыталась дать им профиль, основанный на месте преступления, не имея реального человеческого создания для оценки. Когда у них в заточении находился настоящий подозреваемый, я часто всего лишь просматривала бумаги. В наши дни они были достаточно дотошны с документацией, а я не была судмедэкспертом, так что читать заключения криминалистов для меня было полезнее.
Большую часть времени личный осмотр тела не помогал мне делать свою работу.
Ник все равно несколько раз водил меня к коронеру в подобных случаях, когда он думал, что это поможет мне лучше понять подозреваемого или жертву. Но обычно это вызывало лишь огромное количество стонов с моей стороны, и не думаю, что когда-либо ранее просила об этом сама.
Частично это было из-за войны, я знала.
Возможно, ещё большая часть этого сводилась к тому, что я все ещё невольно ассоциировала морг с Зои, даже после стольких лет. Первый раз, когда я очутилась внутри этих холодных, пахнущих химикатами комнат — это когда меня вызвали опознавать мою шестнадцатилетнюю сестру.
К тому времени наши родители были уже мертвы, так что я оставалась единственной, кто мог это сделать.
Мне было восемнадцать. Как раз достаточно взрослая, чтобы подойти.
Вскоре после этого, возможно, всего через несколько месяцев, я вступила в армию. Армия оплатила мою степень бакалавра. Стипендии и займы покрыли остальное. И прежде чем я получила своё образование, пока я была на Ближнем Востоке, я встретила Ника.
После этого моя жизнь вроде как плыла по течению.
Не сожалеть. Не оглядываться назад.
Но даже так, я никогда по-настоящему не восстановилась после смерти Зои. Почему-то это ударило по мне сильнее, чем смерть родителей, я даже не могла сказать, почему. По правде говоря, я думаю, что окоченела на первые несколько лет после того, как увидела её лежащей на столе в морге, сильно похожем на этот.
Я невольно вспомнила тот опыт сейчас, стоя над другим столом из нержавеющей стали с очередной молодой девушкой, которая лежала на нем, мёртвая и голая.
В этот легче было поддерживать профессиональную маску, только потому, что я чувствовала наблюдающий за мной взгляд Ника каждую секунду, что мы провели в этой комнате без окон.
Ник знал, что я ненавидела это. Он шутил над тем, как забавно, что меня никогда не шокировала война, но стоит положить тело в стерильную комнату и накрыть простыней, и я начинала вести себя так, будто боялась, что этот проклятый труп восстанет из мёртвых и попытается меня убить.
Он был прав. Я ненавидела эти холодные, кажущиеся мёртвыми комнаты.
Я и в военное время никогда не любила кровь, хотя Ник был прав — я могла преодолеть это, чтобы сделать работу. Это просто не для меня — разглядывать любое проявление жестокости в жизни. Как по мне, было что-то крайне неуважительное в том, чтобы присматриваться к этому по любой причине, за исключением абсолютной необходимости сделать свою работу. Но теперь я стояла над телом незнакомой молодой женщины, пока коронер объяснял мне и Нику, как она была убита.
— Значит, эти порезы были сделаны исключительно в косметических целях, — сказала я, снова перебивая его. — …Вы уверены, что они не связаны ни с её убийством, ни с чем-либо, что могло возникнуть в ходе борьбы?
Коронер кивнул, поднимая на меня взгляд.
Его взгляд заострился на моем лице.
Я производила такой эффект на некоторых старших людей.
Думаю, моя внешность беспокоила некоторых из них. Или, возможно, мой пол… или мой возраст, хотя мне было тридцать. Или, возможно, это все нехватка научных букв после моего имени. Или то, какой прямолинейной я могла быть.