Чёрное в белом
Шрифт:
Самые опасные типы сложнее опознать.
Часто высокоинтеллектуальные, крайне манипулятивные, безупречно очаровательные, не заинтересованные в других людях и совершенно не желающие признавать личные права кого бы то ни было кроме самих себя, самые опасные личности с антисоциальным расстройством мастерски избегали раскрытия психиатром, который не мог видеть сквозь маску.
Нарциссизм на грани грандиозности. Раздутое чувство собственной значимости. Ни капли угрызений совести из-за манипуляций другими. Как правило, нехватка способности любить. Как правило,
Ну, вы уловили общий смысл.
По правде говоря, я сомневалась, что этот парень станет говорить со мной больше, чем с копами.
Ну, если только он не решит, что я могу ему как-то помочь или развлечь его… поскольку для среднестатистического психопата «непродолжительная концентрация внимания» часто была большой проблемой. Или, возможно, он отнесётся ко мне иначе, потому что он желал женской аудитории вместо мужской; я не без оснований полагала, что до сих пор с ним говорили только копы-мужчины.
В любом случае, я сильно подозревала, что не расколю его, пытаясь обдурить, по крайней мере, не с порога.
Я уселась на складной металлический стол за противоположным от него краем стола.
Я сама быстро окинула комнату взглядом — хотя была здесь несколько дюжин раз — напоминая себе расположение камер, по привычке глядя в углы. Мои глаза мельком взглянули вниз, на лодыжки подозреваемого, не только скованные между собой, но и прикованные к металлическим кольцам в полу. Наручники на его запястьях также были прикованы к его талии и тем же кольцам в полу.
Глен уже заверил меня, что длина цепей не позволит ему дотянуться до меня, пока я оставалась на стуле.
Он все равно предупредил меня не приближаться.
Мне не нужно было повторять дважды. С этого места парень казался намного крупнее. Он также выглядел значительно мускулистее.
Откинувшись на жёстком металлическом стуле, я наблюдала, как эти золотистые кошачьи глаза пробегаются по мне взглядом. Они нигде не задержались надолго, действуя намного менее осознанно, чем те похотливые неспешные взгляды, которыми некоторые заключённые окидывали меня в надежде смутить.
Напротив, я почувствовала в его взгляде методичность.
По правде говоря, это слегка нервировало меня. Возможно потому, что удивляло.
Даже для психопата такая концентрация была редкостью. Обычно остальные люди просто не интересовали их.
Но опять-таки, заключение могло изменить это в нем.
Мой взгляд второй раз за день прошёлся по его внешности, задержавшись на особенно высоких скулах, все ещё окрашенных подтёками засохшей крови. Я видела частички этой крови на поверхности стола, где металлические наручники стёрли их с его рук.
Вздрогнув, я подняла взгляд и увидела, что он снова пристально смотрит на меня, его золотистые глаза почти выражали задумчивость, всматриваясь в моё лицо.
Когда несколько секунд спустя он не нарушил молчания, я уже нарочно откинулась на спинку, скрещивая ноги в темно-синем брючном костюме.
— Итак, — сказала я, вздыхая. — Ты не хочешь ни с кем разговаривать.
Я не потрудилась делать эту фразу вопросам.
Взгляд мужчины метнулся обратно к моему лицу, точнее, к моим глазам.
Спустя мгновение я увидела, как уголки его губ подёргиваются в лёгкой улыбке.
— Сомневаюсь, что мои слова прозвучат очень убедительно, — сказал он.
Я, должно быть, слегка подпрыгнула на стуле, но он притворился, что не заметил этого.
— … Покрытый кровью, — продолжал он, жестикулируя одной рукой в наручнике, насколько это позволяли оковы. Все же что-то в странной грациозности этого движения привлекло моё внимание, заставив проследить глазами за его жестом. — … Арестованный вблизи места преступления. И ещё у вас есть свидетели, я подозреваю? Или те три маленькие девочки решили, что не стоит наживать проблемы с родителями и звонить в полицию на рассвете?
Его слова удивили меня.
Чем дольше он говорил, тем сильнее они удивляли.
Не только потому, что он произнёс их, а потому что они звучали с обрывистой резкой точностью и ритмом. Они несли в себе малейшую тень акцента, хотя я не могла определить, какого. Его манера речи явно предполагала уровень образования выше среднего.
— В любом случае, — сказал мужчина, откидываясь назад так, что цепи звякнули на лодыжках и на столе. — Я так понимаю, что ко мне нет доверия, разве не так, док?
Я расслышала удивлённое бормотание в своём наушнике.
Очевидно, я уже вытащила из него больше, чем кто-либо из них.
Я сгладила выражение лица, не пытаясь скрыть удивление. Вместо этого я открыто наблюдала за ним, позволяя ему это увидеть.
— Док, — сказала я.
Его улыбка сделалась шире, и я вернула её, добавляя кривой усмешки и приподнимая бровь.
— Ты думаешь, я доктор?
— Разве нет? — тут же сказал он. — Тоже военный, я подозреваю. Давным-давно. Я видел, как ты проверяешь углы. Ты носила пистолет… не так ли, док? Возможно, ты даже носишь его сейчас, — он удручённо посмотрел по сторонам. — Не здесь, конечно же.
Я поёрзала на стуле, не отвечая ему.
— Разве ты не доктор? — повторил он.
— Зависит от того, у кого спрашивать, — сухо сказала я, слегка вздыхая.
Не отводя от него взгляда, я слегка наклонилась вбок, опираясь рукой на подлокотник складного стула.
— Тогда психиатр, — сказал он, также изменяя свою позу — возможно, нарочное подражание как старый психологический трюк повторения поз тех, чьего расположения ты хочешь добиться. — Или психолог… только настоящий, со степенью. Так что возможно твоя паранойя происходит из рефлексов психолога-криминалиста, а не военного. Ты также можешь быть социальным работником, полагаю… хотя я сомневаюсь. Вокруг тебя чувствуется слишком много клинического, а не того бедствующего, желающего творить добро сахарина, к которому тяготеют более мягкие науки, — его улыбка стала острее. — Я бы сказал, дантист, но при таких обстоятельствах…