Черные банкиры

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Если бы вскрыл, не спрашивал бы, – ответил Турецкий.

– А что же вам помешало?

– Вы разве не знаете секрет собственного сейфа? Я еще раз хочу напомнить вам, что чистосердечное признание смягчает ответственность подсудимого. Поэтому советую не запираться, не хитрить. Мы вчера сделали обыск в вашем загородном доме и под кроватью, под доской паркета, обнаружили сейф. Но под руками не оказалось подходящего инструмента. А ломать не захотели. Решили вскрыть его сегодня. Впрочем, если там у вас любовные письма, может, мы и не поедем туда.

– Так вы мне и поверите!

– Как хотите, но вам лучше сказать правду.

Козлов колебался. Он понимал, что следователь, возможно, знает о содержимом сейфа и теперь просто прикидывается, проверяет его честность. К тому же знал наверняка, что вскрыть сейф труда не представляло. Наконец он решился:

– В сейфе хранятся драгоценности из Гохрана, которые мы вывозили в Англию. Часть я присвоил себе. Но прошу учесть, я сам сознался! Между прочим, хорошо, что я не увез их с собой, так как все, что попало в Англию, там и пропало. Фирма развалилась, не рассчитавшись за полученный товар. А я свою часть могу вернуть хоть сейчас.

В памяти Турецкого всплыл документ, который ему дал Меркулов. Там как раз и говорилось об этих самых драгоценностях. Вспомнился одновременно и эпизод, рассказанный осведомителем.

– Понимаю, о чем вы говорите. Ваши драгоценности, насколько нам известно, умыкнули два бизнесмена. Они не рассчитались, переехали в Америку. А вы послали вдогонку матерого преступника Мельничука, который должен был выбить долг. Но этот умник, не зная американских законов, попал впросак. И теперь будет долго отдыхать в американской тюрьме.

– Вы и это знаете? – изумился Козлов.

– Да, как видите. Я даже больше могу вам сказать: Бережкова и попала-то в тюрьму из-за того, что «братки» пахана, посаженного в американскую каталажку, выдали ее. Она ведь приезжала за своей частью драгоценностей?

– Да… ради этого.

– И вы тоже?

– Вынужден признаться, что так оно и есть.

– И записная книжка Акчурина вам нужна была в связи с этими драгоценностями? – поинтересовался Турецкий.

– Да. Там были записаны нужные мне реквизиты. Я не обладал такой феноменальной памятью, как банкир. А без этих реквизитов никак бы не мог изъять часть драгоценностей.

– Понятно. Это еще одна из причин, по которой вы отравили не только Акчурина, но и Бережкову, свою любовницу.

– В конце концов я убил преступников! Вы можете это понять?! – истерично закричал Козлов.

Лицо его залилось краской, глаза засверкали, он был, казалось, на грани срыва.

– Значит, вы признаете себя виновным в том, что отравили Акчурина и Бережкову?

– Да, признаю! Я их убил, но они сами заслужили!

– Вот вам ручка и бумага, а вы, пожалуйста, напишите, что и куда уходило из банка. Это будет ваша реальная помощь следствию.

Козлов долго раздумывал, потом стал писать. Наконец резко оттолкнул от себя написанное, бросил ручку.

– Пока больше не могу. Устал. Потом вспомню.

– Ну хорошо, у вас будет время. Хочу открыть вам еще одну неприятную новость.

– Что еще?! – Козлов глядел затравленно.

– Сейф невозможно вскрыть.

– Почему?

– Он взорвался, когда к нему притронулся оперативный работник.

– Почему? Не понимаю.

– Повторяю: сейф был начинен взрывчаткой. Во время взрыва был убит наш человек. Другой сильно контужен. Никаких драгоценностей в сейфе не было.

– Что?! Что вы говорите?! Этого не может быть? Там были золотые монеты, серебряные кубки, обработанные алмазы и перстни! Многомиллионное состояние!

– Я говорю серьезно – так не шутят, – ответил Турецкий.

– Не знаю, кто мог это сделать… Значит, кто-то уже забрался в сейф, вычистил его и начинил взрывчаткой?!

– Кого вы подозреваете? Кто мог знать о вашем кладе?

– Воронин… Только он мог догадываться об этих драгоценностях.

– А что конкретно он мог знать?

– Мы вместе отправляли груз. Он постоянно был со мной. К тому же он не дурак. Все ловит на лету. Это могла сделать его охрана. А впрочем, я не знаю. Все рухнуло… Теперь мне все равно… Пусть меня судят.

– До суда еще далеко. Наберется добрая сотня томов дела, этот ваш проклятый банк «Ресурс» обрастает жертвами даже после своего распада.

Козлов вздохнул, промолчал, глядя в пол. Спина его была согнута так, словно на него свалился огромный груз.

– Что вы можете рассказать о смерти следователя Арбузова?

– Об этом я ничего не знаю. Вот Алла – та могла разболтать о моем кладе. Поэтому и пришлось ее убрать. Но, видит Бог, я очень сожалею об этом…

– Отчего же вы в прошлый приезд не увезли драгоценности?

– Не смог достать ни разрешения на вывоз драгоценностей, ни дипломатического паспорта.

– А теперь?

– Теперь? Все было бы в порядке, если бы не петрушка с Бартеневым. Я понял, что и на меня кто-то охотится. На даче Пыхтина убедился, что меня ищет милиция. Решил возвращаться ни с чем, лишь бы ноги унести. Но и здесь невезуха.

– Скажите, кто мстил Бартеневу? Кто желал его смерти?

– Не знаю. Он постоянно твердил мне о своем должнике Свиньине, который не только не рассчитался за покупку, но даже проценты не выплачивает. Жизнь в Англии дорогая. Бартеневу нужны были деньги, вот он и приехал в Москву, чтобы вернуть свои деньги.

– Бартенев сам виноват в своей смерти. Не устроил бы он однажды ночью пальбу из автомата, не пришлось бы продавать имущество и бежать от страха в Великобританию. Не продавал бы имущество – не было бы должников, от рук которых он, скорее всего, и погиб. Круг замкнулся. Ничего нет случайного в мире, – сделал заключение Турецкий. – На сегодня хватит. Подпишите протокол.

Козлов взял у Грязнова ручку и, не читая, поставил подписи там, куда ему указывал пальцем Турецкий. Лицо его было при этом бледное, взгляд отсутствующий, словно он сам себе подписывал приговор.