Черные боги, красные сны
Шрифт:
Этот символ, говорила молва, был талисманом, оставшимся от древней религии, который использовали для обрядов поклонения безымянному богу еще в старые времена, пока упадок веры не вынудил совершать богослужения втайне; он обладал колоссальной энергией, но как ее использовать, вряд ли знал кто-либо из живущих. Говорили, якобы талисман хранится в тайном, никому не известном месте в одном из городов на каналах. Теперь он понимал, какой страх и ужас пережил тот уроженец каналов с обезображенным шрамами лицом, почему он так боялся столкнуться лицом к лицу с последствиями, которые может
Ему никогда не узнать, что стояло за этой кражей. Достаточно было знать, что Нечто обладало теперь этим бесценным талисманом. Его собственными усилиями этот древний символ попал в те самые руки, которые уж точно знают, как с ним обращаться: причем, как это ни парадоксально, эти руки когда-то были его собственными руками. А ему оставалась лишь роль беспомощного наблюдателя.
Вот его бывшие пальцы уверенно, зная, что они делают, подняли талисман. В длину он был не более двенадцати дюймов и представлял собой вещицу, состоящую из замысловатых кривых и дугообразных поверхностей. И вдруг он понял, что именно означает этот символ. Сквозь туманную чуждость разума, который обитал теперь там, где раньше хозяином был его разум, он обрел уверенность в том, что талисман был сделан таким образом, что представлял собой изображение написанного имени: то самое невысказанное слово, вылившееся в форму безымянного металла. И Нечто, вселившееся в его тело, держало талисман в руках с видом некоего нечеловеческого благоговейного трепета.
Смит видел, как его тело медленно обернулось кругом, словно пытаясь сориентироваться на какую-то неизвестную точку, находящуюся неизмеримо далеко. Рука, в которой был зажат талисман, высоко поднялась. В комнате царила атмосфера напряженного, торжественного молчания, словно наконец-то был достигнут столь долго и с таким трепетным благоговением ожидаемый момент, когда должно совершиться чудо. Медленно, на негнущихся ногах его тело сделало несколько шагов в сторону восточной стены, крепко сжимая в руке символ, который оно несло перед собой.
Оно остановилось возле украшенной гравировкой стены и медленным ритуальным жестом подняло талисман и установило его украшенный изысканной резьбой наконечник напротив похожего символа на стене — вырезанной копии имени. Оно провело талисманом вниз и потом крест-накрест, словно писало на стене невидимую кривую. Внимательно наблюдая за этими пассами, Смит понял, что происходит. С помощью этого талисмана, который следовал за линиями загадочных символов, изображенных на стене, Нечто воспроизводило невидимое имя. И этот обряд обладал глубинной энергией и являл собой некое неясное предзнаменование, которое повергло его в ужас, заставивший трепетать все его существо. Но в чем заключался смысл всего этого?
Он буквально похолодел, если так можно назвать его состояние: ведь он был лишен физического тела. Он похолодел от дурного предчувствия, но решил досмотреть весь этот зловещий ритуал до конца. Нечто провело талисманом по последним линиям символов, изображенных на стене, полностью очертив площадь приблизительно в шесть квадратных футов, которые покрывал таинственный узор. А потом высокая фигура взмахнула и потрясла металлическим символом, как человек,
В течение минуты-двух ничего не происходило. Потом, глядя на стену, Смит подумал, что он разгадал значение символа, который был там начертан. Он стал четче выделяться среди нарисованных знаков. Непонятным образом внутри контуров, которые, как он видел сам, были проведены его собственными руками, стала распространяться какая-то серость, сумрачность, некий туман, который усиливался и становился все плотней и плотней, и наконец узор стал неразличим, а великий туманный символ отчетливо проявился на стене.
Сначала он ничего не понял. Он видел, как серый мрак становится все гуще, но ничего не понимал до тех пор, пока длинный завиток тумана как бы с ленцой выплыл из стены в комнату и серый мрак начал переливаться через края, и клубиться, и ходить волнами, словно вся стена была охвачена огнем. И откуда-то издалека, очень издалека, из-за неизмеримого и бесчисленного количества миров и пустых пространств, он почувствовал первый слабый толчок, импульс энергии такой мощности, что он в один миг осознал весь ужас того, что увидел.
Имя, начертанное на стене копией, выполненной из металла, открывало путь для того Нечто, которое носило это имя: теперь эта сущность могла войти в мир. И эта сущность входила в мир, который она покинула миллионы лет назад. Она медленно протекала через открытую дверь, и Смит не в силах был остановить ее.
Он представлял собой чистое, бесплотное сознание, плавающее в пустоте, где не было ни мрака, ни света — он сам был ничто, и он должен был наблюдать, как его собственная плоть принесла в мир, где он жил, смерть и разрушение, и у него не было сил, чтобы противостоять этому. У него даже не было сил сдвинуть с места легчайшее перышко.
В отчаянии он наблюдал, как длинный шлейф зарождающегося ужаса накрывает склоненную голову того, кто еще недавно был им. Почувствовав это прикосновение, тело его неловко и чопорно выпрямилось, будто в ответ на приказание, и медленно стало отступать через всю комнату туда, где на полу распростерлось тело Джудаи. Словно автомат, тело его остановилось, наклонилось и подняло ее на руки. Оно снова пошло вперед, шагая так, будто это был не живой человек, а механизм, и положило ее под вздымающийся символ, который был входом в глубины еще более бездонные, чем сам ад. Дым жадно потянулся к ней, обвился вокруг ее тела и скрыл его из виду.
На месте, где она только что лежала и где ее поглотила волна, дым вскипел, забурлил, и в сознание Смита ворвался еще один мощный удар, куда мощней и сокрушительней, чем это было в первый раз. Откуда-то из бесконечной бездны приближался импульс энергии того самого имени. И остатки энергии, которые он поглотил из тела Джудаи, помогли ему приблизиться скачками, так что теперь мощь его шагов, подобно ударам барабанов, эхом раздавалась вокруг, еще и еще повторяясь в комнате, стены которой были исписаны символами. И в этом ритме слышалось торжество победы. И в повторяющихся волнах громовой энергии он понял наконец назначение этих символов.