Черные Мантии
Шрифт:
Дрова когда-то были деревьями, растущими в чудесных лесах; уголь извлекают из глубин шахт; торф образуется среди ядовитых испарений болот.
Лондон вырос на унылом болоте; Париж вознесся из лона чудесного леса. Над Лондоном стелется черный дым, Париж полыхает яркими огнями.
В Старом Свете нельзя построить еще один Париж. Париж – это высшее достижение нашей цивилизации. Однако злоречивые провидцы мрачно пророчествуют о том, что настанет час, и неведомый дух, крадучись, словно волк, выступит из глубины веков и отвоюет свою исконную вотчину. Рухнут одряхлевшие дубовые стропила Нотр-Дам, а на развалинах Лувра поднимется стройная колоннада молодых дубков. И какой-нибудь варвар-сатрап, посланный своим диким владыкой разведать, жива ли еще старушка Европа, подивится, обнаружив в Ботаническом саду скелет умершего
Этот маленький и тесный город, каковым является Париж в наши дни, можно обозреть с высоты Монмартрского холма: оттуда даже близорукий взор вполне может охватить его целиком. Париж красив, и он это знает. Парижане гордятся собой, словно эскимосы или самоеды: численность и тех, и других по сравнению с численностью прочих народов, населяющих землю, чрезвычайно мала. Париж обольстил немало писателей и вменил им в обязанность беспрестанно твердить миру, что только в этом городе существуют подлинное остроумие, честь и красота. Всем известно, что в Париже каждый, кто умеет держать перо, может зарабатывать себе на жизнь, ежедневно выписывая одну только фразу: «Парижане – самые элегантные люди на земле». Впрочем, в Лондоне то же самое говорят об англичанах, в Берлине о пруссаках, а в Гааге о голландцах. Будучи довольно неплохо знакомым с современной литературой Поднебесной Империи, я осмелюсь утверждать, что в Пекине ни один мандарин никогда не станет читать книгу, если в ней не воздается хвала его никогда не касавшимся земли ногам. А раз все города гордятся собой, то можно утверждать, что все города чем-то похожи на Париж.
Но быть похожим на Париж еще не значит быть Парижем. Все страны мира жаждут иметь свой Париж. Все столицы хвалят себя, но только Париж воздает себе должное. Париж – это Париж, его забавляет все, в нем все предаются веселью. В воздухе Парижа растворен веселящий газ, – еще в те времена, когда кругом не было ничего, кроме леса, здесь уже смеялись.
Нередко в те дни среди стройных елей улицы Сент-Оноре или в густых перелесках шоссе д'Антен происходили мрачные трагедии, те самые, которые впоследствии были пересказаны нашими поэтами и драматургами. О парижской весталке рассказывали прелюбопытнейшие истории, а заросли кустарника, произраставшие там, где теперь стоит Театр водевилей, напротив которого выстроена заемная контора, всегда, даже в дни человеческих жертвоприношений, источали приятнейшие, веселящие запахи. Впрочем, и сегодня в обоих этих святилищах люди расстаются с жизнью: но разве из-за этого стоит лить слезы?
Возможно, что именно в Париже Цезарь встретил ту самую женщину, чья красота, по слухам, затмила красоту небесных ангелов. Первые дикие киски… видите, как глубоко засел в нас лес! Любой другой город, возникший на бывшей плодородной ниве, на каменистом бережке или на лугу, нашел бы иное слово, чтобы обозначить разновидность тех развеселых непотребных существ, которые, – словно коревая сыпь, рассыпались по телу города, отчего он постоянно почесывается, испытывая при этом невообразимое удовольствие. Дикие киски водятся только в Париже; сюда за ними приезжают с Юга и с Севера, с Востока и с Запада; произрастают и воспроизводятся они тоже только здесь, без малейших усилий или надзора с чьей-либо стороны, словно трюфели в Перигоре, каштаны в Лионе или сардины возле западного побережья. Парижская почва питает их своими плодородными соками. Немало усердных зоологов пытались развести их в других странах: безуспешно!
Что же касается котов… Мольер умер, и без него язык бессилен дать данным особям иное наименование; согласитесь, однако, что это не совсем благовидное прозвище прямо-таки во всю глотку орет о лесном происхождении его обладателей. А если вспомнить о том, что наш лес из конца в конец пересекают многочисленные бульвары, то можно смело утверждать, что столь великолепных охотничьих угодий не существует нигде в мире. Охотники и
В 1842 году в предместье Сен-Мартен брала начало и, прихотливо извиваясь, пробегала его до Бельвиля узкая кривая улочка; длина ее в общей сложности составляла более километра; та часть бульвара, откуда теперь открывается вид на белую ротонду цирка, называлась в те времена Галиот; за ней начинались парижские заставы. Отсюда и до самой площади Бастилии тянулся бульвар, вдоль которого с одной стороны теснились лавчонки, а с другой шла узкая и сырая полоска земли, упиравшаяся в улицу Амело, Ни наземных, ни водных перевозок, от которых и пошло название Галиот, в квартале более не производилось, но предприятие почтовых перевозок по каналу Урк еще сохраняло здесь свою маленькую контору, в окне которой была выставлена картина: «Орел из Мо № 2», влекомый могучей упряжкой. По соседству располагались дешевые рестораны и забегаловки, а на утрамбованной земляной площадке разместилось несколько балаганчиков.
На месте, где сейчас находится вход в цирк, за строениями Галиот, начиналась та самая узкая улочка, что, проделав необычайно извилистый путь, соединялась с улицей Фобур-Сен-Мартен. Эта улочка, прозванная Дорогой Влюбленных, имела в квартале дурную репутацию.
Поворот в нее было легко не заметить, ибо в самом ее начале находился проход к причалу с вечно сломанными двустворчатыми воротами. Неподалеку раскачивался фонарь, и его желтоватый свет падал на вывеску трактира «Срезанный колос», под которой располагалась вызывающая надпись: «Тут играют». Днем над входом в трактир можно было также полюбоваться картиной, изображавшей внушительных размеров колос, срезанный не менее гигантским серпом.
На протяжении пятидесяти или шестидесяти шагов грязная улочка, обрамленная невероятными халупами, бежала параллельно улице Менильмонтан. На своем пути она встречала кафе-трактирчик, этакий внушительный памятник неподражаемого уродства, где во времена оные располагался завод. Улочка огибала его и, дважды послужив проспектом для посетителей трактира, продолжала свой бег перпендикулярно самой себе, направляясь к улице Крюссоль. Она пересекала улицу Крюссоль, затем проход Де-Буль и дальше протискивалась между двух строительных площадок, образовавшихся на месте бывшего монастыря Мальтийского ордена. Этот участок ее получал имя улицы От-Мулен; потом, огибая первый цирк, построенный братьями Франкони и дом № 16 в предместье Тампль, она пересекала широкий бульвар Тампль и тут же углублялась в подозрительного вида проход неподалеку от ресторана «Пассуар».
Отсюда вид ее менялся. Дорога Влюбленных заслуживала своего имени. С одной стороны вдоль нее выстроились унылые дома с подслеповатыми окнами, более напоминавшие могильные склепы, нежели жилища; такие постройки – обычное украшение окрестностей Парижа. С другой стороны росли чахлые кусты бузины; поддерживаемые полусгнившими жердями, они образовывали живую изгородь, за которой раскинулся обширный пустырь, где паслись козы и произрастали чертополох и капуста. Пройдясь по улице, влюбленные сворачивали к пустырю. Бродившая там живность вносила оживление в скудный растительный пейзаж.
В январе 1833 года некий влюбленный по имени Лассюс, владелец ювелирного магазина, молодой человек двадцати двух лет, хилый и безобразный, был убит на Дороге Влюбленных ударом железного прута; тело его закопали на пустыре, неподалеку от нынешнего таможенного склада. Невеста молодого человека проживала на улице Фонтен-о-Руа, и он, проводив ее, возвращался домой на улицу де л'Индюстри. Убийство было совершено в четыре часа пополудни!
Дорога Влюбленных, размеченная прихотливым землемером, по всей своей длине имела разную ширину. На главном ее отрезке двое людей, идущих навстречу друг другу, с трудом могли разойтись, а каждый из ее многочисленных поворотов можно было бы оборонять с гораздо большим успехом, нежели Фермопилы. Однако в двух местах она так расширялась, что на ней вполне могла разъехаться пара карет: неподалеку от улицы Ланкри и в той части, что под именем улицы От-Мулен шла от предместье Тампль к мальтийским строительным площадкам.