Черные Мантии
Шрифт:
– Сегодня вечером на балу у баронессы Шварц.
– Вы идете на этот бал! – изумилась молодая женщина.
– Там будут все, кого я люблю, а мне сейчас нужна их помощь.
– Тогда до вечера. Не ходите дальше, оставайтесь здесь и ждите, пока я не буду в безопасности, то есть не сяду к себе в карету.
Неожиданно она схватила руку Андре, поднесла ее к губам и стремительно зашагала прочь.
Заметив в темноте стройную молодую женщину, идущую быстрым шагом, вы бы наверняка сказали, что она возвращается с любовного свидания. Не более пятидесяти метров отделяло поворот, где стоял Андре, от начала улочки, где графиню ожидала карета. Андре услышал, как хлопнула дверца, графиня села в карету и крикнула кучеру:
– Домой!
Андре не заметил ничего подозрительного, что подтверждало бы страхи графини. Лошади встрепенулись и помчались рысью. И в этот миг ему послышался сдавленный крик, тотчас же потонувший в стуке колес.
Он ускорил шаг; сердце его сжалось от страшных подозрений. Добежав до конца улицы, он увидел, как карета, увлекаемая мчащимися галопом лошадьми, выехала на бульвар.
Андре побежал к бульвару. Но экипаж уже скрылся в ночи, и только затихающий шум колес некоторое время еще доносился до его ушей.
Андре встал под фонарем, и с помощью кинжала распорол оба матерчатых квадратика, коими оканчивался грозный шнурок.
III
О ПОЛЬЗЕ ПРИВИВОК
Англичанин Эд Дженнерс осчастливил мир своим замечательным открытием: профилактическим гомеопатическим лекарством. Благодарный Парламент присудил ему премию в двадцать тысяч фунтов стерлингов, и надо сказать, что цена эта была весьма невелика, ибо всего за полмиллиона франков была спасена жизнь множества мужчин и красота еще большего числа женщин.
За то же самое открытие изобретатель Эшалот и его приятель Симилор получили ни больше ни меньше, как три франка пятьдесят сантимов. С такими деньгами трудно говорить об обеспеченном будущем.
Постоянно пребывая в немилости у фортуны и не будучи в состоянии совершить ни одного из тех преступлений, которые как на сцене, так и в жизни приносят людям оборотистым и себе на уме несметные богатства и почет, этим славным малым только и оставалось что почесывать затылок. Симилор проделывал это с досады и от уязвленного самолюбия, а Эшалот – от сочувствия к Симилору и от жалости к нежному созданию, именуемому Саладеном, для которого Эшалот был кормящей матерью. В какой-то миг надежда посетила их сердца, и сей визит повлек за собой целую череду упоительнейших сновидений. Приятели увидели возможность поправить свои дела – убить женщину!
Но их соседи, двое молодых людей, столь же, хотя и несколько по-иному, влюбленные в театр, имели жестокость высмеять их скромные притязания, ибо, поверьте мне, Эшалот и Симилор не стали бы дорого брать за то, чтобы убить женщину. А чего бы это стоило им самим, ведь у обоих была такая чувствительная душа! С тех пор приятели видели все в черном свете. Нужно очень долго убеждать себя, чтобы в конце концов решиться убить женщину. Когда же требуемая работа ума и сердца совершена и отчаянное решение принято со всей допустимой серьезностью, но искомой женщины нет как нет, мгновенно дает о себе знать пустота существования. Сомнений больше нет: жизнь – всего лишь чудовищное нагромождение иллюзий, и на самом деле на этой грешной земле нет ничего, кроме нищеты.
Так обстояли дела у Эшалота и Симилора. В ночь с воскресенья на понедельник они спали плохо, их терзала лихорадка и мучили одурманивающие кошмары. Симилор со всей присущей его противоречивой натуре страстью погружался в пучину самого необузданного разврата; Эшалот же устраивал свое воображаемое маленькое хозяйство, сдав в сберегательную кассу скромную сумму, полученную за убийство, совершенное весьма почтенным способом.
Для одного рай виделся в угарном дыму, наполненный полуодетыми непотребными девками, пляшущими среди разбитых бутылок. Затем картина менялась, и появлялись роскошные гостиные, томные женщины, соперники, коих Симилор раскидывал точными боксерскими ударами. Ото всюду доносились соблазнительнейшие ароматы изысканной кухни и дорогого табака: только подумаешь об этом – дрожь берет! Но в этом сладостном угаре Симилор видел только себя одного. Для верного друга, равно как и для невинного отпрыска, никаких удовольствий не предусматривалось! Таковы уж эти кутилы.
Для другого раем был дом, колыбель, пеленки, огромная, на два литра, бутыль вина, стоящая на столе рядом с большим блюдом вареной грудинки с приправой, огонь, ласково потрескивающий в камине, в табакерке, что лежит на каминной полке, две унции низкосортного табаку, именуемого в народе «капралом», и несколько серебряных монет в жилетном кармане. Эшалот счастлив, Саладен спит и во сне улыбается во весь свой огромный рот, перепачканный молоком. Видите, какая бывает разница между двумя бесхитростными существами, воспитанными в одной школе нищеты!
Эшалот и Симилор собирались вместе начинать новую жизнь – убить женщину; но как по-разному хотели они употребить законно заработанные деньги! Однако пробудившись, Эшалот убедился, что мансарда по-прежнему пуста. В своей корзинке заливался Саладен. Симилор же, открыв глаза, обнаружил, что вокруг нет ни вина, ни женщин. Воистину пробуждение было горьким для обоих.
Обычно туалет не занимал у приятелей много времени. У Симилора была склонность к кокетству, но сия добродетель никогда не заводила его далеко, и любые омовения были ему глубоко чужды. Он взбивал свои волосы куском кривого гребня, смахивал пылинки с лохмотьев и на сем завершал указанную процедуру. Эшалот, бывший в глубине души большим поклонником чистоты, вытряхивал свой фартук и чистил руки старым лезвием от ножа, с помощью которого он также приводил в порядок свои ботинки. Увы, мы вынуждены признаться: вода вселяла в них ужас. Излишне напоминать, что и спали они одетыми, и только обе шляпы – серая фетровая и соломенная – получали ночью возможность отдохнуть.
– Ах, – с сожалением вздохнул Симилор, – ну и сны мне снились!
– Увы, стоит нам проснуться, как они улетучиваются словно дым, – смиренно ответил Эшалот.
– Плутовка снова удрала! – ругнулся бывший учитель танцев.
Разумеется, речь шла о той женщине, которую предстояло убить. Эшалот встал и направился к кричащему ребенку.
– Вот и еще один, кому не повезло в жизни! – вздохнул он. – Баю-бай, малыш, спи!
– Лучше угости его хорошеньким подзатыльником! – посоветовал Симилор.
– Лучше дай мне су, Амедей, чтобы я мог купить ему молока. Он не виноват, что дела наши идут из рук вон плохо.
Симилор не удостоил его ответом. Он попытался снова заснуть, но тут, последовав примеру Саладена, завопил его желудок. Устав от борьбы с ним, Симилор тоже встал и ищущим взором окинул комнату, в надежде обнаружить что-нибудь, что можно было бы продать. Он уже в сотый раз брался за эти поиски, и все напрасно. Тогда он принялся ругаться и богохульствовать; Эшалот постарался ласково успокоить его. Воистину, это странное товарищество обоих приятелей необычайно напоминало супружескую пару. В этой семье Эшалот был матерью, кроткой, всепрощающей, деятельной, прилагающей героические усилия, дабы поддерживать на плаву их нищее хозяйство. Симилор был отцом, шумным и веселым, когда желудок был наполнен едой, и хмурым, жестоким и недовольным, когда кормушка была пуста. Вот и сейчас он нахлобучил свою серую шляпу на сальные волосы и проворчал: