Чёрные очки (aka "Проблема с зелёной капсулой")

Карр Джон Диксон

Но самым важным было то, что я смог увидеть две стороны характера мистера Джорджа Хардинга. Разумеется, его трудно порицать за то, что он старался скрыть более раннее знакомство с Марджори от ее семьи, хотя он и выбрал для этого слишком изощренный способ. Но я мог порицать Хардинга — а инспектор Эллиот был готов убить его — за то, что он внушил мисс Уиллс, будто нуждается в отдыхе, что ему необходимы каникулы за границей, где он мог бы познакомиться с ее семьей, поэтому ей лучше оплатить расходы на путешествие. Джентльмены, я стоял в спальне аптекаря как громом пораженный! Перед глазами у меня возникали видения, а в ушах звучали голоса. Мне казалось, будто

я ощущаю запах надушенных локонов Уэйнрайта, что вижу призрак Уоррена Уэйта, сидящий в кресле-качалке, что за окном мелькают гипнотические глаза Ричсона и лысый череп Притчарда.

Однако имелась и другая сторона. Кем бы еще ни являлся Джордж Хардинг, он был великолепным актером. Когда я услышал об этой маленькой сцене в Помпеях... Не важно, как я о ней услышал. Но если то, что я подслушал в квартире аптекаря, было правдой, подумайте, что означала эта сцена! Подумайте о Хардинге, слушающем с простодушным видом рассказ о Содбери-Кросс. Подумайте о том, как ловко он перевел разговор на тему отравлений, заметив: «Полагаю, в те дни отравителю было не трудно выйти сухим из воды». Подумайте о том, как он с виноватым видом отложил путеводитель, поняв, что затронул болезненную тему. Подумайте о...

Ладно, незачем это подчеркивать. Но пусть эта сцена запечатлеется в вашей памяти как символ всего, что за ней последовало. Она в точности отображает менталитет Хардинга. Ибо лицемерие, проявляющееся буквально во всех его словах и поступках, умение исподтишка манипулировать людьми позволило мне поставить его в один ряд с Уилли Палмером.

Но оставим метафоры. Потом мы увидели кинофильм, и это решило все. Оплошность была настолько роковой, что я понял: Хардингу конец.

Вы все видели этот фильм. Но одну вещь при первом просмотре некоторые из нас не заметили. Если мы верили показаниям Хардинга и соглашались, что фильм снял он, если мы полагались на его алиби и не подозревали никаких фокусов-покусов, значит, фильм фиксировал то, что видел сам Хардинг. Это была его версия того, что произошло в кабинете. Следовательно, мы могли видеть только то, что видел он сам.

Но что произошло, согласно показаниям других свидетелей и самого Хардинга? Вернемся к началу шоу Чесни. Гротескная фигура в цилиндре входит в окно. Когда незнакомец идет дальше, Хардинг шепчет: «Ш-ш! Человек-невидимка!» Тот поворачивается и смотрит в публику.

Однако что мы видим в фильме? Мы видим, что, как только фигура появляется на экране, она поворачивается и смотрит на нас. Этот поворот, несомненно, происходит сразу после того, как Хардинг сказал: «Ш-ш! Человек-невидимка!», ибо это был единственный раз, когда доктор Немо оказался лицом к зрителям. Но каким образом Хардинг мог произнести эти или вообще какие-либо слова? Ведь до этого момента мы не видели на экране Человека-невидимку — значит, он тоже не мог его видеть.

Хардинг вообще не мог видеть французское окно, стоя слева. Поэтому мы не могли видеть ни его, ни вошедшую фигуру, пока она не повернулась к нам. Тогда откуда же Хардинг знал, как выглядит доктор Немо? Как мог так остроумно описать его, прежде чем тот появился в поле его зрения?

Ответ прост. Кто бы ни скрывался за кинокамерой, это был участник шоу, уже знавший, как выглядит доктор Немо. Ему было велено произнести эту реплику, он увидел, как обернулся Чесни, понял, что время пришло, и прошептал ее на несколько секунд раньше, когда другие могли видеть доктора Немо, а он еще нет. Поскольку Хардинг позднее заявил, что он произнес эти слова, он участвовал в шоу, даже если фильм снимал Эммет. Но это подтвердило мое предположение, что фильм снимал Эммет, а Хардинг играл роль доктора Немо.

Во время дневного предварительного просмотра я уже собирался об этом объявить, когда майор Кроу сказал, что Маркус Чесни фактически спланировал собственное убийство. Это была чистая правда, хотя Кроу имел в виду не то, что я. Но в этот момент моя теория рассыпалась в пух и прах.

Мы увидели на экране доктора Немо, и он был не только ростом шесть футов, но по его походке в нем уверенно опознали Уилбера Эммета. Я получил удар в солнечное сплетение, от которого приходил в себя несколько часов.

Настоятельно рекомендую вам добродетель скромности. Она целительна. Я был так чертовски уверен в своей правоте, что не только возвел башню, но уже накладывал раствор на кирпичи, чтобы скрепить их друг с другом. Только когда мы нашли коробку от лампы «Фотофлад» в ящике стола мисс Уиллс, я понял, что мы были одурачены еще одним изобретательным трюком Чесни. Это был финальный трюк, но он обеспечил план Хардинга тройной страховкой.

Конечно, один пункт настораживал нас уже некоторое время. Кто бы ни был убийцей, почему он не уничтожил фильм? У него были все возможности сделать это незаметно. Пленка открыто лежала в пустой комнате. Любой мог испортить ее за пять секунд, поднеся к свету. Никакой убийца, даже сумасшедший, не мог хотеть, чтобы полиция изучала фильм, запечатлевший его преступление. Тем не менее пленку не тронули. Если бы мне хватило ума с самого начала правильно интерпретировать это простейшее указание, я бы понял, что фильм исподволь навязывали нам, так как на нем не было запечатлено настоящее убийство!

Фактически это была съемка репетиции, которую Чесни, Эммет и Хардинг провели в день спектакля с Эмметом в роли доктора Немо.

Об этом свидетельствовала лампа «Фотофлад». Я уже задавал вопросы об этих лампах. Меня интриговало описание удивления мисс Уиллс, когда ей сообщили, что лампа перегорела. Откуда такая реакция? Возможно, это не было важным вопросом, но такие мелочи иногда помогают открыть захлопнувшуюся дверь. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром. Вроде бы ее не использовали до ночи. Сколько же времени она горела ночью?

Установить это не составляло особого труда. Шоу Чесни началось приблизительно в пять минут первого. Лампа продолжала гореть до прибытия полиции в двадцать пять минут первого, когда, как вы помните, ее погасили. Это составляет двадцать минут. Затем лампу ненадолго включили снова, когда полиция осматривала комнату, покуда не появились вы, профессор Инграм. Ее выключили очень скоро — во всяком случае, менее чем через пять минут. В третий, и последний, раз лампу зажгли, когда прибыли полицейский врач и фотограф. Горела она также недолго — пока Эллиот объяснял майору Кроу трюк с саквояжем, имеющим пружинный захват, и обследовались часы на каминной полке. Скажем, еще пять минут.

Даже учитывая то, что время определено приблизительно, несоответствие слишком велико. Лампа перегорела после получаса работы в целом. Но Стивенсон заверил меня, что такие лампы горят значительно больше часа. Следовательно, кто-то использовал эту лампу ранее, в тот же день.

Этот простейший факт стал для меня очевиден, когда я обнаружил в ящике картонную коробку. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром и положила ее в этот ящик. Она не пользовалась ею впоследствии, так как, по словам горничных, утром отправилась к профессору Инграму и пробыла у него почти до вечера. Во всяком случае, по всем отзывам, она никогда не увлекалась фотографией.