Черные сказки железного века
Шрифт:
Порой звонил Блатон, и тогда Вилли, отпросившись у Дорин, уезжал за океан в Дайтону, в соседний Спа или французский Ле-Ман. Там в июне шестьдесят седьмого любительский экипаж Мэрес/Берлис занял сенсационное третье место в 24-часовой гонке. Когда он возвращался, его встречала семья и при случае неизменные материнские расспросы: «Ну, что, как там кормят, сынок? Как хорошо, что ты вернулся! Бельгийцы, если они настоящие, то обязательно возвращаются домой. В непривычном антураже они просто не выживут». Наверное, он был счастлив. Правда, старался не смотреть «Формулу-1».
В 1965
На следующий год вместо «Феррари» Блатон купил «Форд-GT40» и в сентябре снова позвонил Вилли. Состязания в шестьдесят восьмом перенесли на осень из-за того, что в связи со студенческими волнениями в Париже на 16 июня президент Франции генерал де Голль назначил общенациональный референдум. К 28 сентября Мэрес уже дважды стартовал на «Форде», но в Монце и Спа Бёрлис попадал в аварии. С Вилли же подобного давно не случалось.
Незадолго до старта пошел дождь. Над кольцом «Сартэ» повисла серая дымка. Ровно в три часа пополудни «Порше-908» экипажа Зифферт-Буззетта-Миттер первым сорвался с места. Тогда старт в Ле-Мане давали еще по-старому: машины стояли у стенки «елочкой», параллельно друг другу, а пилоты по сигналу бросались к ним бегом через всю трассу. Им нужно было открыть дверь, запрыгнуть внутрь, застегнуть ремни, захлопнуть дверь, завести двигатель...
«Форд» Мэресса стоял на десятой позиции, а на трассу умчался пятым. Некоторые очевидцы утверждали, что «Сумасшедший Вилли» неплотно закрыл дверь, и на прямой «Мюльсан», утонувшей в дождевой мгле, она распахнулась, как крыло птицы. Другие говорили, что Мэрес просто внезапно потерял контроль над автомобилем, он вылетел с трассы и врезался в стволы деревьев...
Машина превратилась в кусок железа длиной в два метра, шириной девяносто и высотой сорок пять сантиметров. Но гонщик был жив! Вилли уцелел даже несмотря на то, что так и не пристегнулся ремнями к креслу. Он очень спешил...
Две недели Вилли пролежал без сознания — сначала в больнице Ле-Мана, а потом в Париже. Сломанное ребро — ерунда, гораздо хуже была серьезная травма черепа с повреждением мозга. Еще полтора месяца Вилли провел на больничной койке. И приехал домой внешне совершенно здоровым человеком. Только время от времени терял равновесие и падал — во время аварии сместился мозжечок. «Ничего нельзя сделать, — разводили руками врачи. — Впрочем, не огорчайтесь, в остальном вы абсолютно здоровый, полноценный мужчина. В сорок лет у вас еще вся жизнь впереди. Но с гонками, конечно, придется распрощаться».
Вилли этот диагноз убил. В течение нескольких недель буквально на глазах своих близких он превратился в человека мрачного, нелюдимого, временами даже чрезвычайно агрессивного. Лишь немногие самые верные друзья могли выдержать общение с Мэресом в течение нескольких минут. Летом его дважды приходилось отправлять в частную клинику в Брюсселе. Дорин уехала к матери и увезла детей — жить с Вилли стало невозможно. В конце лета мама отвезла его на Корсику. Как будто стало легче — он немного отвлекся. На обратном пути Вилли узнал о смерти своего старого друга Мориса Дессе, того самого торговца металлоломом, с которым начинал свою раллийную карьеру.
Лишь до старта Вилли сохранял на лице выражение мрачной сосредоточенности. После победы он выглядел иначе.
Дождь не переставал. Ужасно болела голова. Он страшно устал. Почему, почему он тогда не пристегнулся? И вот теперь — жалкий калека, годный только для сумасшедшего дома.
Вилли вдруг вспомнил, как одиннадцать
Вилли Мэрес покончил с собой третьего сентября 1969 года в доме своей матери в Остенде. Его вдова вскоре вышла замуж за Жана Блатона, которого в гоночном мире все знали под именем Бёрлис.
Педро и Рикардо Родригесы
КОГДА ПРИДЕТ МОЯ ОЧЕРЕДЬ
— Мистер Парнелл, должен вас огорчить... — Тим оглянулся и увидел в дверях небольшого роста человека. Высокий лоб, зачесанные назад темные волосы, чуть прищуренные карие глаза, безупречный костюм спортивного покроя, умопомрачительно дорогие итальянские кожаные туфли. Менеджер гоночной команды БРМ каждый раз восхищался умению своего пилота превосходно одеваться. Нет, точнее, он каждый раз удивлялся, как такой замечательный гонщик может столько внимания уделять своему гардеробу.
— Надеюсь, ничего серьезного, Педро? У тебя сегодня лучшее время. И ты, и машина в хорошей форме. Так что через неделю в Сильверстоуне у нас отличные шансы...
Парнелл говорил все это, прекрасно зная, что Родригес нисколько не нуждается ни в похвалах, ни в подбадривании. Тим просто инстинктивно тянул время, соображая, что задумал этот непостижимый мексиканец. Парень он был хороший, но уж больно себе на уме.
— Тим, надеюсь, вы не возражаете, если я на пару дней слетаю в Германию? В эти выходные на «Норисринге» гонка Интерсерии.
— Эти люди все-таки тебя уболтали! — Парнелл не смог, да и не хотел скрывать своей досады. — Ну как ты не понимаешь, ведь им просто нужно твое имя, чтобы завлечь публику на третьеразрядную гонку! Сколько они тебе посулили?
— Я не думал, мистер Парнелл, что это небольшое мероприятие вас так расстроит. Мистер Мюллер предложил мне пять тысяч. Так что, думаю, говорить особенно не о чем.
Тим тяжело вздохнул. Говорить действительно не о чем. За сезон, а это одиннадцать этапов чемпионата мира и еще три-четыре коммерческие гонки «Формулы-1», пилот БРМ получал десять тысяч «зеленых» и половину призовых. Какое у него право отговаривать Педро, если за пару часов сверхурочной работы мексиканец может выиграть половину годовой зарплаты? К тому же запрещать подобный приработок официально, строкой в контракте, у них как-то не принято.
Педро (слева) и Рикардо Родригесы.
— Ради всего святого, Педро! Не езди. Ну я тебя прошу. Ты же сам мне говорил про этот старый, раздолбанный «Феррари», который снимали где-то на киностудии, или что-то в этом роде. Такую колымагу немцы просто не могли как следует подготовить к гонке. А если что случится?
Пару долгих секунд они стояли молча друг против друга — большой рыжий Парнелл и его маленький черноволосый гонщик с глазами, словно подернутыми дымкой. Тим вдруг подумал, что Педро не слышал ни слова. Он вообще, казалось, был где-то далеко отсюда. О чем всегда думает этот парень? Не достучишься до него... Родригес провел рукой по лицу и устало произнес: