Черными нитями
Шрифт:
— Скорее всю челюсть, — Рейн криво усмехнулся. — Меня собственный отец отправил на перевоспитание.
«Да», — Рейн кивнул сам себе. Аст подсказал верно: инквизиторы никогда не дружили с церковниками, и никакой союз не мог исправить этого. От любого пса ждали, что он будет служить только одному хозяину, даже если в доме появлялся второй.
В-Бреймон и Э-Стерм снова переглянулись.
— Из рода церковников, но на службе Инквизиции — это интересно, — задумчиво протянул Ригард.
— Он может подойти, — прошептал Нелан,
Аст встал рядом и беспокойно спросил:
— Для чего подойти?
Рейн молчал. Это Энтон прощал ноториэса за его вопросы и высказывания. С другими стоило быть осторожнее.
Ригард с любопытством уставился Рейна:
— Из какой ты семьи, парень?
— Я из рода «Л».
— Хорошо. Думаю, мы ещё побеседуем, а пока иди. Ты же не просто так здесь, ноториэс?
Голос В-Бреймона прозвучал холодно. Рейн снова поклонился и пошёл назад. Хотелось переглянуться с Астом, поговорить, но это могло его выдать, и он только чуть пожал плечами.
Рейн снова посмотрел на свои поношенные ботинки, а затем зашёл в зал. Музыка стала громче. Столы сдвинули к стенам. И здесь, и в саду девушки и юноши неслись в лихом танце. Те, кто постарше, посерьёзнее, сидели на длинных скамьях или стояли в сторонке и разговаривали.
Рейн цепко огляделся. Нол Я-Эльмон сидел в окружении приближённых подобно царю, слушал, как они что-то яростно нашёптывали ему, и лениво кивал. Тёмные ткани, строгие линии, прямые силуэты — их одежда была простой и скромной, как и полагалось церковникам. Опытный глаз мог заметить, что у многих на пальцах поблескивали массивные перстни с камнями, а за воротами рубашек прятались цепи из золота и серебра.
Рейн переглянулся с Астом. И это ещё кто здесь слушал своего демона! Да они бы и день не прожили в той скромности, о которой столько твердили.
Практик стал аккуратно подбираться к Я-Эльмону. Взглядом он то и дело обводил зал, выискивая Эль.
— Не надо, — предостерёг демон. — Это того не стоит.
Рейн махнул рукой.
— Обманывать девушку ради лишней монетки? Ну что она может знать?
Рейн замер и уставился на Аста.
— Замолчи.
Дети Аша твердили, что демон всегда становился тем, кто необходим: голосом сердца или разума, двигателем, опорой. Если Аст решил примерить на себя роль совести, сейчас это было некстати.
— Они сами называют меня ноториэсом, так пусть не удивляются.
Рейн за несколько больших шагов преодолел расстояние, которое отделяло от Я-Эльмона и его приближённых. Музыка заглушала их голоса, и Рейн сделал ещё один осторожный шаг в сторону. Он замер у стола и взял бокал на длинной ножке.
Мужчина, сидевший ближе всего, подозрительно посмотрел на Рейна, и тот сразу ослабил верёвки на маске, приспустил её, сделал небольшой глоток шампанского, со скучающим видом качнулся с пятки на носки.
— Вот так мастер маскировки, — фыркнул Аст.
Музыка на несколько секунд стихла, и Рейн услышал:
— В-Бреймон опять со своим стадом, — Я-Эльмон, не скрываясь, с презрением посмотрел на практика.
— Думает, так мы будем его бояться, — тонкие губы мужчины, сидящего к главе Церкви ближе всего, тронула пренебрежительная улыбка. — Без нас Инквизиция — ничто. Это просто овечье стадо.
Музыканты начали играть весёлую мелодию, и Рейн прижался к стене, чтобы яркая толпа не унесла его в центр зала.
Овечье стадо, так, значит? Хорошо, пускай. Только в народе не зря говорили, что под овечьей шкурой могли прятаться волки.
Рейн выскользнул в сад, снова приспустил маску и сделал глубокий вдох. Пахло влажной землёй и сладкими цветами. Прохладный воздух приятно холодил кожу. Потихоньку опускались сумерки. Небо заволокли тёмные грозовые облака, и только на горизонте алела тонкая нить. В саду оставалось всё меньше людей, и лишь разгорячившаяся молодёжь ещё танцевала в темноте или болтала и смеялась, сидя на скамьях и прямо на траве.
Под старым дубом притаилась компания: три девушки и трое юношей. Строгие чёрно-белые наряды выдавали, что два парня были церковниками. Один оказался инквизитором. Рейн приметил на его рукаве вышитый символ Инквизиции: сокол, сжимающий в когтях змею.
Рейн тенью пробрался по краю сада и замер по ту сторону дуба. Между инквизитором и церковниками завязался спор.
— Кто бы говорил! — воскликнул инквизитор. — Кажется, Яр не одобряет ни этого. — Послышался звон бутылок. — Ни этого, — одна девчонка игриво хихикнула. — Но вам не мешают его запреты.
— Да что ты знаешь! — отозвался один из церковников. — В Инквизицию берут даже безмозглых, главное, чтобы слушались.
— Хватит! — послышался звонкий женский голосок. Рейн на секунду выглянул и увидел, что это заговорила Эль. — От ваших споров сбежать хочется.
— Ой, Эль, — раздался другой, более тонкий и капризный. Рейн снова выглянул и увидел, что ответила девушка с копной рыжих волос. — А что, хочешь сказать, что инквизиторы лучше нас?
— Не хочу, — девушка ответила с лёгким смешком. — Все мы одинаковые. — Она явно хотела что-то добавить, но промолчала. Хорошие, плохие, грешные — одинаково что?
Один из церковников ответил:
— Сама знаешь, что инквизиторы — жестокие ублюдки. Торговцы — хитрецы и лгуны. Учёные — бессердечные твари. Судьи — продажные шлюхи. Гвардейцы — пьяницы и развратники. Не стоит доверять никому, кроме своей Церкви.
Инквизитор рассмеялся.
— Мы никогда не говорили, что дружим с честью. Кто-то же должен брать на себя дела, для которых у других кишка тонка. А от вашей лживой добродетели тошно становится.
— Так и есть, — упрямо ответила Эль. Рейн едва сдержал смех. Он думал, она — тихая послушная дочь церковника, но, может, у девушки был свой голосок?