Черный альпинист
Шрифт:
— Или не помнишь?
— Помню. Я засыпал, передо мной сразу возникала черная стена. Или экран… что угодно, в общем. Может быть, это была пустота. И пока спал несколько часов — стоял и смотрел в нее, в черное. Поэтому устал, пока спал.
Марину его сон не заинтересовал Съела тоже мало, попробовала сама разжечь камин, не вышло. А Тахира просить не захотела.
Тахир решил, что настал нужный момент.
— Марина, у нас с тобой сегодня будет одно общее дело.
Она ничего не спрашивала, уставилась на него настороженными глазами.
— Ты вчера говорила — беда в том, что я ничего не смогу предпринять. Я посидел, подумал и, мне кажется, придумал правильный ход. Мы пойдем ловить
— Я не желаю… — начала было Марина.
— Стоп. Сейчас меня твои размышления не интересуют. Ты много говорила вчера и раньше. Я примерно понял твои желания, отношение ко мне. Понял, проверил, успокоился. Я верю, что не зря попал сюда, а потому это мое место и мое дело. Я уже успел несколько раз повидать Альпиниста, я видел пару раз Сашу-призрака, говорил. Это мое дело — убить маньяка. Я это начал. Возможно, нужно говорить — мы с тобой начали, но не суть важно. Неважно, как ты все себе представляешь, надо успеть все сделать. На турбазе уже стоят войска, вот-вот могут здесь появиться, и тогда меня прикончат, а все покатится дальше, в бесконечность. Я могу всех остановить.
— А при чем здесь я?
— Я один пробовал его поймать и убить. Не вышло. Долго объяснять, но понял: мы с тобой вместе должны идти.
— Куда?
— Все просто. Пойдем на водопад.
— Я не пойду, — Марина даже встала и отошла к двери. — Я не желаю. Я больна, просто не дойду. И я боюсь, тебя боюсь. Ты сошел с ума, не трогай меня.
— Да, все так. Но ты пойдешь. Ты мне там нужна. Оденься потеплее, выпей коньяка грамм сто. И с собой остатки прихватим. Все будет ништяк. Иди одевайся. Мне плевать, если точно, чего ты сейчас хочешь. Это неважно, надо просто сделать необходимые вещи.
Он встал и смотрел ей в глаза. У Марины в голове вертелось сразу множество фраз, упреков, ругательств. Но, видя его, его взгляд, осеклась. И сломалась, пошла одеваться.
В одиннадцать утра вышли из дома. Встали на лыжи, Тахир заботливо помог ей с креплениями, подобрал палки по росту. Он пошел первым, с рюкзаком за плечами и «Калашниковым» на груди. Она шла медленно, но Тахир Марину ни разу не поторопил, боясь, что иначе она сразу выбьется из сил.
За ночь выпало немного снега, легшего тонким слоем на старый уплотненный наст, и лыжи скользили идеально. Солнце было прикрыто белесой дымкой и не тревожило ожоги Марины и Тахира. Лишь очень далекие вершины ослепительно блистали, — на ближних лежали густые синеватые тени. На второй, нижней, вершине Жингаши прямо на их глазах с различимым грохотом сошла лавина, казавшаяся из долины легкой поземкой, рассеянной скалами и обрывами еще в зародыше. А где-то там, наверху, лавина в этот миг разбивала в щепки толстенные, в три обхвата, ели. Тахир вспомнил, что у водопада тоже лавиноопасный участок, нахмурился.
И было очень холодно, густые пары при дыхании на миг застилали видимость, оседали на коже лица сухим инеем, стягивая кожу. Тахиру с его недельной щетиной это было не страшно, а Марина мучилась, мгновенно побелели и заныли все помороженные места на щеках, на ушах. И не спасали двойные, из шерсти с конским волосом рукавички.
Старой лыжни уже было не найти, но дорога давалась легко. Тахир уже включился в дело, в голове было пусто, лишь что-то негромко позванивало. Он вертел головой, ничего не обнаруживая, а звоночки трезвонили и убеждали — тот где-то здесь, рядом. И тело наполнялось тревогой, тяжестью, кровь бешено пульсировала по телу, отчего оно даже становилось немного неловким. Когда добрались до ущелья, на входе в которое и обрушивался водопад, Тахир остановился. В него ткнулась Марина, не совладав с движением.
— Выпей еще, — он подал бутылку, заставил сделать два больших глотка.
— Что еще? — спросила она вяло.
— Иди к водопаду, разденься и лезь под воду.
— Я умру, — то ли спросила, то ли сама себе равнодушно сказала Марина.
— Нет. Думаю, что нет. — Он, не дожидаясь, сам повернул, толкнулся и заскользил к бугру, с которого уже караулил Черного Альпиниста в предыдущий раз. Марина глядела на него, хотелось плакать или кричать. Но не могла.
Даже коньяк не совладал с ее апатией, разве что купание поможет. Тихо пошла к водопаду.
Речка почти полностью укрылась под лед, лишь крупные камни черными зрачками высовывались из-под торосов. Кое-где сквозь прозрачную наледь было видно, как бурлит и крутится на дне вода. Выбивались к поверхности сухие ломкие пряди водорослей. Заметила даже вмерзшую в лед форель, чешуя ее переливалась серебром. Она покорно шла к тому месту, где раздевались с Олей. Вспомнила тельце Оли, когда ее приволок из леса Тахир, — заиндевевшие глаза и волосы, бредовый шепот, вопли и тихие жалобы.
С трудом нашла кружок жесткого серого мха, чтобы не раздеваться в глубоком снегу, встала, обвела глазами кругом. Тахира не заметила. А водопад замерз! Огромные столбы льда с гирляндами сосулек повисли в воздухе, внутри некоторых сталактитов бежали ручьи, все вместе представало каким-то сказочным роскошным гротом. Но красота эта была угрожающей, зловещей. Лишь где-то с краю еще плескала жидкими струями вода, падая в исковерканные чаши льда, и было очень страшно идти туда, под ледяной ненадежный свод. Она запаниковала, снова беспомощно огляделась. Куда бежать? Кого звать? Может быть, Сашу?
— Сашка! — сама не ожидала, что так тоненько и жалко крикнет. — Помоги мне! Сашка!
Стыло после бега тело, надо было решаться. И она вжикнула замком куртки, Игоревой куртки. Неловко, медленно стянула куртку за рукава, оставшись в свитере. Рукавички мешали, но их решила ни за что не снимать — иначе пальцы вообще отрезать придется. Через голову, на несколько секунд погрузившись во тьму, стянула свитер. Под ним осталась водолазка. Стянула и ее, — лифчика не надевала, чтобы как можно меньше возиться.
Груди дружно подобрались, воспряли сосками вверх от холода. Соски на глазах темнели и кукожились, из светло-розовых стали почти черными, морщинистыми. Дрожь сперва легко и ласково пробежала по спине и плечам, потом вернулась и затрясла за плечи. Она уже заспешила, быстро сняла джинсы, сняла теплые толстые рейтузы и нагая, мгновенно ставшая гордой и смелой от наготы и красоты своего тела, пошла к водопаду. Мох мерзлый, как острые гвоздики, колол босые подошвы. Втянулся и без того плоский живот с глубоко провалившейся ямкой пупка. Обтянулась кожа на посиневших бедрах. Смешно затопорщились испуганные волосы на лобке, мороз свирепо грыз обнаженные ягодицы.
Оступаясь, покачиваясь и шарахаясь в стороны, с трудом шла по торосам, по острым вздыбленным наворотам льда и камней. Очень боялась, что на нее обрушатся гирлянды сосулек, обошла их. Вдруг провалилась по колено, нога ушла в воду, под тонкий лед, ударилась о камни на дне — а острые края проруби исцарапали и изрезали кожу на щиколотке. Поднялась, смотря, как красные струйки мутно расползаются, а мокрая кожа тут же прихватывается ледком. Ей было непонятно, что дальше делать, просто стоять или обязательно намочиться под водой. Догадалась — выбрала струи покрупнее, встала под них. Сперва оберегала волосы, откинулась, чтобы ледяная обжигающая вода сыпалась на плечи и грудь (в этот раз вода хотя бы не больно била), но волосы все равно от брызг мокли. И тогда уже истово, входя в азарт, подняла руки и подставила пригоршни, омыла лицо, плескала на тело, на живот, на спину, поглаживая и пощипывая ошпаренную кожу…