Черный альпинист
Шрифт:
— Сашенька, — произнесла робко, — опомнись. Узнай меня, это я, Маринка. Твоя девочка. Все кончилось, ты нашел меня, ты человек. Сашенька, вспомни меня…
Она бормотала. Черный Альпинист собачьим движением склонил голову набок, будто прислушиваясь к ее словам. Но стоило ей попытаться приподняться, уперевшись руками в постель, — он зарычал, обнажив клыки. И это опять напомнило ей сторожевого пса.
Она почувствовала накатывающую от него похоть и хоть как-то пальцами пыталась прикрыть наготу. А его собственное черное тело, тоже каким-то немыслимым образом перекрученное, изуродованное, свидетельствовало о его желаниях.
— Сашенька,
Он прыгнул, ужасно больно ударив ее по животу выставленным коленом. Тут она впервые закричала от боли и от страха…
Сразу все понял, вскочил, побежал вокруг дома, истошно крича.
— Марина! Марина! Выбей окно! Беги вниз, сними засов! Марина!..
Крики рвались из окна спальни на втором этаже. Он, сознавая, что делает глупость, несколько раз прыгнул, пытаясь достать, уцепиться за плотно пришитые доски второго этажа, — ничего не вышло. Сугробы здесь были по грудь, ворочаясь, пробился обратно на поляну перед входом, встал напротив входной двери. Сарай? А что сарай? Стрелять в дверь? В окно?
Побежал снова к северной стороне дома, уже дальше от стены, сорвал затвор с автомата и пустил очередь в окно. Пули выбили ставни и стекла, дырявя и разрывая в клочья рамы и доски вокруг окна. Он целился тщательно, стараясь, чтобы пули шли снизу вверх под острым углом, не задев никого из находящихся в комнате. Хотя волновала его только Марина.
— Марина! — кричал хрипло, мгновенно сорвав голос.
— Помоги! — донесся вопль, — Тахир!.. Помоги мне! Спаси!..
И снова звериные, жалобные ее крики, крики изумления и боли. Дрожащими руками вставил в штырь гранатомета заряд, шептал молитву Аллаху, потому что сам страшился того, что делал. Он выбрал зажигательную гранату, поднял «калашников» к плечу, точно навел на проем окна и спустил курок. Но бабахнуло на крыше! Взметнулись листы цинка, повалил дым, как перья, взмыли вокруг дома опилки и стружки с чердака. Заряд прошиб слабый потолок комнаты и рванул на чердаке.
А Тахир только теперь вспомнил, что гранатомет вышибет окна и на первом этаже. Побежал ко входу. Нашел кумулятивный заряд, чуть не с трех метров всадил его в оконце кухни. От взрыва навстречу ахнуло облако огня, облизав лицо и одежду, едва успел зажмуриться. Загорелись седые остатки волос, ворот куртки, он на миг нырнул по пояс в сугроб, выскочил и ласточкой, прижимая к животу автомат, нырнул в дымящуюся оконную дыру.
Сильно ударился головой о кухонный шкаф, лопнули под натиском его черепа стружечные плиты мебели, еще не пришел в себя, а уже бежал по коридорчику, по лестнице, распахнул дверь в спальню, выставив ствол и сразу прижавшись к стене.
Здесь полыхала постель и всякое тряпье, едкий дым мешал хоть что-то рассмотреть, с изодранного потолка сыпалась горящая стружка.
— Марина! Крикни! Марина!
Какое-то детское хнычущее бульканье разобрал, бросился под кровать, — там она лежала, голая, вся в крови, забилась к стене, прижимая зачем-то к животу сумку.
— Где он? — крикнул, вытаскивая ее за ногу.
Она отбивалась, лишь оказавшись лицом к лицу, вдруг узнала его, успокоилась, приникла.
— Где Альпинист?
— В окно, в окно выскочил…
— Ты ранена?
— Не
— Я за ним. Если сможешь, туши дом. Если не успеешь, хватай одежду, мой рюкзак и наружу. Жди у дома. Поняла? Не сгоришь?
Присмотрелся и понял, что не соображает пока его Марина. Лихорадочно сам натянул на голое ее тело штаны, накинул подпаленную куртку, стащил вниз. Схватил на кухне два огнетушителя, взбежал в спальню (автомат болтался на шее) и выпустил оба агрегата в дыру на чердак, где была главная опасность. Дым повалил чудовищный, комната в секунду стала адским закоулком. Уже кашляя, хрипя и жмуря слезящиеся глаза, полоснул остатками пены по комнате, по углам, где тлели тряпки на осыпавшейся стружке, выскочил, пробежал вниз. Отдал Марине прихваченный «интерармс» и две гранаты, поставил предохранитель в боевое положение.
— Сиди здесь. Когда оклемаешься, зажми лицо тряпкой и выйди посмотреть, горит или нет. Все, прощай. Я за ним…
Поцеловал и выскочил наружу.
Глава 6
МЕРТВАЯ ТУРБАЗА
(Окончание)
Громыхая гусеницами по щебенке, на нижнюю площадку турбазы «Алма-Тау» вползали два огромных Т-72. На спортплощадке уже застыло несколько вертолетов с крокодильими хищными профилями. Сновали во всех направлениях солдаты в полном боевом облачении. Умелый БТР вполз на верхнюю площадку, почти уткнулся в бревенчатый корпус, башенка с пушкой и спаренным пулеметом повертелась, отыскивая на горных склонах ведомую лишь ей точку прицела.
Третий вертолет громыхал в метре над плацем, не решаясь приземлиться на хилые плитки бетона, — вихри, им поднятые, распустили хвосты смерчей по всей турбазе.
Матерились солдаты и офицеры, вынужденные стоять или пробегать неподалеку, прятали лица от снежной секущей пыли.
— Ну на хрена танки-то ему? — заорал в ярости Пабст близстоящему офицеру. — Танки-то на хрена здесь?
Молоденький казах-лейтенант стушевался, пожал плечами: мол, не в состоянии судить о старших по званию. А пожилой тертый и равнодушный майор обронил:
— Бекболат Амиртахович танки всегда любил. Он хоть куда — в пустыню, или в город, или в горы с танками едет. Джигит на коне, а Коршун на танках.
Борис обреченно отмахнулся, пошел к только что подлетевшему вертолету. Вид у него был болезненный и нервный (он двое суток просидел в машине, в снежном заносе, голодал и температурил, — а если бы вовремя не вытащили, то и замерз бы, горючее было на исходе).
От вертолета к нему бежали взъерошенные, без шлемов, летчики:
— Товарищ полковник, дымы, сейчас подлетали и видели!
— Где? — заорал им.
— Там, по карте объект «Е», туда же вроде и лететь должны.
— Значит, пора начинать. Черт, где генерал! Живо бегите в радиорубку, приказ от меня — объявить боевую тревогу. И скажите тем хмырям, чтоб либо садились, либо улетали. Хватит им тут грохотать на весу! Живо!
В это время из танка выполз Бекболат Амиртахович, с трудом протиснувшись в командирский люк. Пошатываясь, сделал первые шаги, с наслаждением оглядел и танк, и всю кутерьму на турбазе, — ноздри его, как у полковой кобылы, с наслаждением вбирали ароматы боевой ситуации. Подлетел Пабст, отрапортовал, доложил о дыме и объявлении боевой тревоги. Коршун согласно кивал.