Черный цветок
Шрифт:
По поводу пяти золотых Полоз сказал огорченно, что им придется вернуться в Оболешье — у вольных людей на такое дело найдется денег и побольше. Только для этого ему надо было подняться на ноги, а Улич говорил, что идти пешком Полоз сможет не раньше чем через три месяца. Да и тогда это будет спорным и опасным. Брать деньги у Остромира Полоз отказался наотрез.
Есеня начал потихоньку откладывать медяки, без особой надежды, впрочем — даже если не тратить ничего из того, что он зарабатывал, пять золотых он бы собирал полгода. Но у него имелась мысль куда как более реальная — на погрузке он познакомился с перевозчиками поближе, и надеялся договориться
Работа в порту хоть и была тяжелой, но оказалась вовсе не скучной. Как только Есеня немного привык к нагрузке, то стал замечать, что ребята по ходу дела веселятся, смеются друг над другом, частенько устраивают розыгрыши. Им не мешала ни плохая погода, ни чавкающая под ногами грязь, ни окрики и ругань хозяина, который, впрочем, относился к их баловству вполне снисходительно. Любимой шуткой, конечно, считалось взгромоздить кому-нибудь на спину не один, а два мешка сразу — если это сделать неожиданно, человек запросто падал на колени. Особым уважением пользовались те, кто мог устоять на ногах, а то и дотащить мешки до лодки. С Есеней так пока не шутили, на что он про себя обижался — за слабака держат!
Двое ребят умели ходить на руках, и, случалось, соревновались, кто быстрей доберется от лодок до причала, шлепая ладонями по ледяной грязи. Есеня им завидовал — ему тоже хотелось попробовать. Пробовал он в одиночестве, на берегу у лачуги Улича, но у него ничего не выходило.
По вечерам Есеня, заглатывая бобовую кашу, рассказывал Полозу о прошедшем дне и выдумках учеников, с которыми вместе работал, чем невероятно того веселил — Полоз мечтательно закатывал глаза и говорил:
— Эх, было время! Мы и не такое иногда вытворяли! Они тебя в кабак с собой не звали?
— Звали, только я не пошел…
— А чего?
— Денег мало.
— Сходи, чего там, — улыбался Полоз, — поешь нормально, погуляй. Только много не пей — на следующий день тяжело будет.
И по субботам Есеня стал ходить на веселые гулянки учеников, где, стоило ему немного выпить, чувствовал себя своим: куролесил, задирался, приставал к девкам, плясал на столе и не раз бывал выброшен на улицу вместе с парочкой таких же, как он, бедокуров. К Уличу он возвращался под утро, грязный, усталый и голодный, иногда с подбитым глазом, но всегда довольный собой и жизнью.
Жизнь в Урде летела незаметно, и скучной назвать ее было нельзя. Есене никогда не надоедали рассказы Улича, и больше всего ему нравилась геометрия. Он впитывал ее в себя почти мгновенно, и вскоре, появляясь на занятиях Остромира, начал понимать, о чем тот говорит ученикам второй ступени. Ему нравилось решать задачи, которые ему задавал Улич, он испытывал детский восторг, когда ему удавалось придумать задачу самому, а придумывал он задачи «полезные», например, сколько верст от берега до горизонта. Или как измерить высоту дерева по длине его тени.
За месяц Есеня обошел всех мудрецов города, и нашел еще одного мудреца, который согласился заставить медальон светиться и попросил за это всего три золотых. Проблемы это не решало, но вселяло надежду.
Перед каждым походом в город Полоз наставлял Есеню, как надо себя вести, что говорить и о чем помалкивать. Кроме Остромира Есеня не показывал медальона никому, за исключением тех, кому доверял Остромир. Кстати, ни один из двух мудрецов, которые согласились заставить медальон светиться, не видели его — Есеня не говорил, что медальон у него. Кто-то
Погода как назло случилась ветреная, сырая и снежная, и деревню Есеня нашел не сразу — заблудился в поле. Таких полей он никогда не видел, в Оболешье поле никогда не простиралось от горизонта до горизонта, и, каким бы большим ни было, вдалеке всегда виднелась полоска леса. Заблудиться в лесу ничего не стоило, но, оказывается, заблудиться в поле еще легче и еще страшней.
Есеня долго бродил по серо-белому пространству, абсолютно однообразному, без малейшего ориентира, и успел выбиться из сил — под снегом хлюпала вода, и скользкая земля разъезжалась под сапогами. Когда сквозь летящий с неба снег он увидел темные очертания деревьев и домов, то не удержался и побежал, боясь, что сейчас они исчезнут, стоит только снегу посыпаться гуще. Оказалось, что это не та деревня, которую он искал — он промахнулся верст на восемь.
В деревне ему сказали, что лишь сумасшедшие путешествуют пешком в такую погоду, когда дорогу занесло и сбиться с нее ничего не стоит, но Есеня оказался упрямым и, когда ему показали направление, в котором надо идти, немедленно пошел дальше. Под ногами теперь лежала дорога — грязная, с глубокими лужами, и как только ее сменяла трава, Есеня тут же понимал, что сбился и старался вернуться обратно в грязь.
До отшельника, который жил на лесистом холме, он добрался далеко за полдень, скорей ближе к вечеру. Найти его землянку, вырытую на склоне холма, тоже было не просто — снег надежно спрятал ее от чужих глаз. К тому же, поднимаясь вверх, Есеня несколько раз поскальзывался и скатывался вниз, как с ледяной горки.
Вопреки его ожиданиям, отшельник оказался вовсе не стариком, а совсем молодым человеком, не старше тридцати лет, правда невысоким, худым и болезненным на вид. Встретил он Есеню равнодушно, а может и немного раздраженно, словно тот ему в чем-то помешал, но, увидев медальон, тут же оживился и попросил посмотреть. Есеня, по наставлению Полоза, никогда не снимал медальон с шеи, и отшельник слегка обиделся, но смирился.
— Я хотел его увидеть, — он покрутил медальон в руках: сжимал его пальцами, словно прислушиваясь телом к его вибрации, рассматривал под разными углами к тусклому свету масляной лампы, забирал в кулак и отпускал, попробовал покачать и подбросить, — это очень страшная вещь. Мне кажется, он живой и слышит все, что мы говорим. В нем накопилось такое напряжение… Он хочет умереть… Вещи умирают не так как люди, их смерть — это новое существование, как деление клетки. Он хочет стать собственными осколками и не может… Садись.
Есеня присел на скамейку перед печкой, куда показал ему отшельник.
— Нам надо его открыть… — сказал он, надеясь перейти к делу, — а для этого нужно обмануть заклятье. Если заставить красный камушек светиться, медальон будет слышать. Ты можешь это сделать?
Отшельник посмотрел на Есеню и на медальон.
— Нет. Я только вижу, слышу и чувствую. Заставить, — он произнес это слово с нажимом и отвращением, — я никого и ничего не могу.
Есеня тяжело вздохнул и посмотрел на промокшие насквозь сапоги — стоило ради этого месить грязь столько времени… Отшельник смягчился и посмотрел на Есеню с сочувствием.