Черный цветок
Шрифт:
— И не думай даже! — фыркнул тот, — твой друг слишком плох, его нельзя таскать с места на место, а главное — в городе найдется всего один-два врача, которые смогут его вылечить.
— У нас деньги украли… — на всякий случай сказал Есеня.
— Я еще вчера это понял. Оставайтесь, мне не жалко. С продуктами у меня неважно, но крупа и мука есть, и рыбы вяленой немного — с голоду не умрете. Мне самому много не надо, я печь-то топлю раз в сутки, на ночь.
Есеня сел к печке и немного подумал: только за осмотр доктор Добронрав взял с Полоза два серебряника.
— Послушайте,
— Я не беру денег за лечение, мне кажется, это порочно. И потом, зачем мне деньги? Я сыт и одет, у меня есть крыша над головой. Что еще человеку нужно?
— Ну как же… — Есеня задумался и вспомнил, как хотел потратить золотой. Действительно, что еще нужно? Еда и тепло. А все остальное за деньги ведь не купишь.
— Что? Согласен? — улыбнулся Улич.
— Ну да. Но ведь здесь скучно одному, разве нет?
— Мне одному не скучно. Я устал от людей. И не думаю, что они нуждаются во мне. Какой от меня прок? Я не могу сделать голодных сытыми, а несчастных — счастливыми. Я не могу сделать обманщиков честными, а жестоких — добрыми. Тогда зачем я нужен людям?
— Но вы умеете лечить болезни. Разве этого мало?
— Конечно, мало. Да, я никогда не откажу в помощи тому, кто в ней нуждается. Иногда ко мне приходят — те, кто еще помнит о том, что я существую. Но вообще-то, мне тут хорошо, и я бы хотел, чтоб обо мне забыли совсем.
— А что вы делаете здесь, когда вы один?
— Что делаю? Думаю. Смотрю на море, на небо. И думаю. Мир стоит того, чтобы о нем думать, но слишком сложен, чтобы вмешиваться в его бытие. Никогда не знаешь, к каким последствиям это приведет.
— Я тоже люблю смотреть на звезды… — вспомнил Есеня. И еще вспомнил, что совсем недавно хотел уйти из дома, чтобы смотреть на звезды тогда, когда захочется.
— Правда? А зачем? — улыбнулся Улич.
— Они интересно движутся. Я так и не понял, как. Сначала я считал, что небо просто крутится вокруг яркой звезды над севером. Но это не так, потому что есть звезды, которые движутся отдельно. А зимой и вообще все меняется.
— Если сегодня ночью будет ясно, я расскажу тебе о своих идеях на этот счет. Похоже, я понял, почему они так движутся.
— А что, этого никто не знает? — удивился Есеня.
— Ну, я знаю астрономов, которые со мной согласны, и знаю тех, кто категорически отрицает мою гипотезу. Вот послушаешь, и скажешь, согласен ты со мной или нет.
— А можно прямо сейчас?
— Сейчас ты пойдешь за водой к реке, а я буду варить мучную болтушку, чтобы покормить твоего товарища. Потом ты поешь и пойдешь в город за своими вещами, ну, а потом — посмотрим.
Хозяин постоялого двора содрал с Есени серебряник за ту ночь, что они с Полозом не ночевали в комнате, а иначе отказался отдавать вещи. Есеня ничего не смог ему возразить. Вот Полоз бы, наверняка, платить не стал! Ведь они же там не ночевали!
Полоз просыпался, но Улич не велел Есене с ним разговаривать, сказал, что пару дней
Низкое, большое солнце разогнало туман над морем, и теперь висело над ним, холодное и немного мутное. То, что море начинается почти за самой дверью, необыкновенно Есене нравилось. Он притащил еще три охапки дров, чтобы был повод походить по берегу, но потом понял, что спешить ему некуда и по берегу можно бродить и просто так. Пользуясь отсутствием бдительного ока Полоза, Есеня все же забрался на палубу корабля и облазил его со всех сторон, рискуя снова провалиться в вонючий трюм.
Улич вышел из лачуги незаметно, и Есеня очень удивился, когда увидел его сидящим на бревне, вынесенном морем. На его плечах лежала волчья шуба, а в руках он сжимал тонкую палочку, которой что-то сосредоточенно рисовал на песке. Есене стало интересно, и он незаметно подкрался к старику сзади. Но вместо рисунка увидел совершенно непонятный чертеж — множество треугольников, кружков, линий…
— А что это? — спросил он, не удержавшись.
— Ты знаешь геометрию? — спросил в ответ Улич.
— Неа, — скривился Есеня.
— Ну, а считать ты умеешь?
— Сколько угодно!
— Сколько будет одна треть от девяти?
— Три. Я сложней умею считать.
— Да? Посчитай, сколько будет триста сорок два умножить на двенадцать? — старик протянул ему палочку.
Есеня про палочку не понял, подумал пару секунд и ответил:
— Четыре тысячи сто четыре.
— А четыре тысячи сто четыре на триста сорок два?
Есеня почесал в затылке, долго старался сложить в голове множество цифр, но сбился и ответил:
— Не, не могу. Путается все.
— Ты не умеешь считать в столбик?
— Как это?
Улич показал. Он показал и много другого. Например, Есеня долго думал, насколько короче будет дорога, если идти не по улицам, а срезать угол. Он однажды потратил целый день, рисуя эти улицы на полу кузни, и измеряя аршином длины сторон получившегося треугольника. Но к однозначному выводу так и не пришел. Оказалось, это всем давно известно с древних времен. Неожиданно Есене понравились новые умные слова, которыми так и сыпал Улич: гипотенуза, косинус, радикал. Всего за час — один час! — Есеня узнал столько, что голова побежала кругом от открывающихся возможностей!
— Ты очень способный мальчик, — сказал ему старик, — почему ты ничему не учился?
— Не хотел, — пожал плечами Есеня, — ничего хорошего в этой учебе нет. Подзатыльники одни. Пока прочитаешь строчку до конца, уже и начало забудешь.
— Ты хочешь сказать, что читаешь с трудом?
— Не люблю я это просто.
— Послушай… — Улич посмотрел ему в глаза, — у меня никогда не было желания иметь учеников. Мне казалось, что они не хотят понимать того, что я говорю. Но… если ты хочешь, я буду тебя учить. Ты почему-то меня понимаешь, ты просто ловишь на лету. Мне кажется, твоя голова устроена так же, как моя.