Черный дембель. Часть 3
Шрифт:
Я пожал плечами, выудил из тарелки кусок сала с крупинками соли на боку.
— Отрывай, Коля, — разрешил я, — если ты дурак. Не возражаю. Мне дураков не жалко.
Отметил, что Николай насупился.
Я взмахнул нанизанным на зубья вилки салом и сказал:
— Сядешь за убийство директора рынка, друг Коля. Надолго. Лет десять не увидишь могилу жены и дочери.
Я поднёс сало к лицу, вдохнул аромат чеснока.
Сообщил:
— Марго напишет тебе в колонию парочку писем с благодарностями. И найдёт себе нормального мужика. Не идиота.
Я бросил сало в рот, неторопливо его прожевал.
— До девятого мая вы, думаю, разберётесь, — сказал я, —
Маргарита Лаврентьевна ещё спала в летней кухне, когда я заправил мотоцикл. Я пожал Колину руку и выкатил Чижика со двора. Чижик завёлся с третьей попытки и радостно задрожал в предвкушении очередной долгой прогулки.
В Новосоветск первого мая я вернулся к вечеру. Добрался до города без спешки и без приключений. Вернул неуверенно стоявшему на ногах Степану Кондратьевичу мотоцикл. Ночь провёл в гостях у родителей.
Утром я в общежитии выслушал ворчание старосты моей группы по поводу моего вчерашнего отсутствия на первомайской демонстрации. Я похлопал Андрея Межуева по плечу. Сказал ему, что «отряд не заметил потери бойца».
Со стороны комсомола претензий за прогул демонстрации в отношении меня тоже не последовало. И не последует — в этом меня заверил Кирилл. А вечером восьмого мая я подхватил сумку с «подарками» и отправился «праздновать».
Я не сказал ни Кириллу, ни Котовой, куда поехал «отмечать День Победы». Отказался на эту дату я и от всех студенческих и комсомольских мероприятий. Хотя Инга и Андрей всю неделю мне говорили о неких «долгах» за их «доброту». Но я долги не признал. Снова похлопал хмурого Межуева по плечу. Сказал Рауде, что все мои долги ей «натурой» отдаст мой младший брат. В среду вечером попрощался «до завтрашнего вечера» с внезапно загрустившей Котовой и в одиночку отправился на трамвайную остановку.
Со Степаном Кондратьевичем (точнее, с его женой) я ещё первого мая договорился об аренде мотоцикла в День Победы. Согласно уговору, внёс «арендную плату» за Чижика восьмого мая вечером — к дому родителей подъехал на задорно рычащем мотоцикле. До полуночи я просидел вместе с отцом и с мамой у экрана телевизора. Мы ели пирожки с творогом, смотрели концерт дважды Краснознамённого ансамбля песни и пляски Советской Армии имени А. В. Александрова.
Рано утром я пробежался по уже подзабытому маршруту вокруг посёлка. Позанимался на турнике, поколотил кулаками ствол яблони. В путь я отправился после завтрака. Небо со вчерашнего вечера затянулось тучами. Изредка на потрескавшуюся землю падали капли воды (основная часть дождя испарялась, не долетая до земли). Поэтому полуденной жары я не испугался. По дорогам не гнал — пожалел арендованный мотоцикл. Девятого мая я вновь наведался в дом Коли Уварова.
Подвёл Чижика к Колиному забору после полудня. Заглянул во двор дома, окликнул «хозяина». На мой зов ни из дома, ни из летней кухни никто не выглянул. Ответил мне лишь пес Колиной соседки: он позвенел цепью, немного потявкал — изобразил прилежного сторожа. Я не постеснялся, самостоятельно отворил ворота (они закрывались на металлическую задвижку — не на замок). Пристроил Чижика в тени от яблони. Дернул за ручку дверь дома — убедился, что дверь заперта. А вот в летнюю кухню я вошёл без проблем: замка на ней не обнаружил. Увидел в кухне несвойственную для Колиного жилища чистоту… и свежеиспечённый ароматный каравай, спрятанный на столе под вафельным полотенцем.
Я повертел каравай в руке;
— Как интересно, — пробормотал я.
Моё воображение спасовало: я не представил ни громадного Уварова, ни «светскую львицу» Марго орудующими на кухне веником или половой тряпкой. Поэтому я слегка «подвис»: водил по сторонам взглядом и неспешно работал челюстями (тщательно пережёвывал «добычу»). Отметил, что из угла около тахты исчезли пустые водочные бутылки, на дверном проёме появилась марлевая штора, а вокруг лампочки под потолком не кружили мухи (да и на самой лампочке не увидел шапку из пыли). Из задумчивости меня вывел скрип калитки. К тому времени я уже доел солёную корку и подумывал позаимствовать у каравая ещё одну (мой желудок тоскливо урчал — он напоминал, что я ещё не обедал). К караваю я не пошёл — поспешил на улицу.
Увидел Колю Уварова и Маргариту Лаврентьевну. Они остановились около припаркованного во дворе Чижика, под кроной яблони. «Как интересно», — подумал я. Потому что в первую секунду я ни Уварова, ни Марго не узнал. Хотя Колю сложно было с кем-то спутать (кроме как с другим моим приятелем Колей, который остался в моей прошлой жизни, а в настоящее время не пошёл ещё и в детский сад). Я видел, как коротко подстриженный и гладко выбритый Николай склонил голову. Он о чём-то тихо говорил Рамазановой. Марго кивала ему в ответ. Меня они пока не заметили: отвлеклись на разговоры и на созерцание Чижика. Я отметил, что невысокая Маргарита Лаврентьевна рядом с двухметровым Николаем выглядела сказочной Дюймовочкой.
Я замер у порога кухни, рассматривал стоявшую рядом с мотоциклом парочку. Подумал, что Николай Уваров сейчас не казался деревенщиной. Прикинул: в чистых (хоть и потёртых) коричневых туфлях, в сером костюме, в бежевой рубашке и с красным галстуком на шее Коля походил на солидного человека… по деревенским меркам. Я приметил, что брюки ему слегка коротковаты, пиджак явно жал Коле в плечах и не застёгивался на животе. Я мысленно похвалил стрелки на Колиных брюках и ярко-красный в тонкую чёрную полоску галстук Уварова: они выглядели безупречно. А галстук Николая ещё и хорошо смотрелся рядом с прикрывавшей голову Маргариты Лаврентьевны алой косынкой, цветом походившей на символ принадлежности к пионерской организации.
Я приподнял брови. Не без удивления признал, что на нынешнюю Маргариту Лаврентьевну Рамазанову на городской улице или в салоне трамвая я не обратил бы внимания. Разве что среагировал бы на яркий цвет её косынки, отвлекавший внимание от лица… на котором я сейчас не рассмотрел следов косметики. Пробежался взглядом по одежде бывшей светской львицы. Взглянул на простенькое голубое в мелкий горошек платье, что скрывало руки и колени Рамазановой и прятало под собой стройную фигуру Марго (на которую ещё недавно с вожделением посматривали едва ли не все мужчины завсегдатаи ресторана «Московский»). Запоздало узнал те самые босоножки, в которых первого мая Марго явилась на Калининский мост.