Черный дембель. Часть 3
Шрифт:
«Чёрный дембель, — подумал я, — это не Супермен. У него совсем иное мировоззрение. И другие цели». Я повернулся к сидевшему на земле Индусу спиной. Отыскал взглядом неторопливо отдалявшуюся от меня фигуру Маргариты Лаврентьевны. Снова подумал о том, что Марго сегодня не походила на светскую львицу. Хотя её наряду, косметике и запаху духов и сейчас позавидовали бы многие советские женщины. Солнечные лучи вновь коснулись медово-русых волос на голове Маргариты Лаврентьевны — над головой Рамазановой будто засветился золотистый нимб. «…Вверх таких не берут, —
До трамвайной остановки мы дошли пешком: прогулялись мимо окон ресторана «Московский» и мимо поворота в Красный переулок, где проживала Светочка Ельцова. Стены домов и кроны деревьев почти не отбрасывали тени. Солнце нещадно припекало мне голову.
Маргарита Лаврентьевна меня по пути ни о чём не расспрашивала. Держала меня под руку, покорно следовала за мной. В её взгляде я читал фразу Марьи-искусницы из детского фильма-сказки: «Что воля… Что неволя… Всё равно…»
Молчала Рамазанова и пока мы ехали в трамвае. Она прижималась плечом к моей руке, невидящим взглядом смотрела на мелькавшие за окном фасады домов. Не замечала любопытные взгляды пассажиров (на неё посматривали и мужчины, и женщины).
Временами мне чудилось, что Марго спала с открытыми глазами. Но Маргарита Лаврентьевна не проспала мой сигнал: послушно встала и направилась следом за мной к выходу из трамвая. Из душного салона мы шагнули на не менее душную улицу.
Водку я купил в «Универсаме» по пути в посёлок. Снова расщедрился на покупку «Столичной». Нам повезло: покрытый шоколадным загаром Степан Кондратьевич не отправился на парад — работал в огороде под присмотром своей пышнотелой супруги.
Мне почудилось, что Степан Кондратьевич завистливо вздохнул, когда по приказу жены выкатил из сарая Чижика. Я усадил Марго в боковой прицеп мотоцикла, завёл двигатель. Чижик радостно задрожал и заревел мотором, буквально сорвался с места.
Поездка на мотоцикле подарила мне долгожданную прохладу. Чижик резво нёсся по грунтовой дороге, подпрыгивал на кочках. Около дома родителей я не остановился: помнил, что папа и мама сейчас шагали в составе колонн на праздничном параде.
До деревни Майское мы домчались «с ветерком». В деревне полюбовались на праздничные баннеры и красные флаги. За Майским хорошая дорога закончилась — я сбавил скорость, словно вновь очутился на заснеженной колее.
Тени деревьев уже местами перечёркивали дорогу, когда мы проезжали мимо сбросившего снежные оковы поворота к летнему дому (где в сентябре я вместе с одногруппниками из МехМашИна провёл месяц на уборке урожая арбузов).
На подступах к деревне я взглядом отметил место, где в новогоднюю ночь мы с Котовой нашли Ниночку. Чижик неспешно прокатился по украшенной зелёными кронами деревьев и красными флажками улице под музыкальное сопровождение из собачьего лая.
Около
— Приехали, Марго, — сообщил я. — Выгружаемся.
Рамазанова повертела головой — будто сбросила с себя сонные чары. Её волосы вновь засверкали. Заблестели на солнце и ярко-голубые глаза Маргариты Лаврентьевны, сейчас походившие не на стекляшки, а на драгоценные камни.
— Куда мы приехали? — спросила Марго.
— К одному очень хорошему человеку, — ответил я.
Спрыгнул с сидения мотоцикла, размял ноги. Ещё с дороги я заметил, что дверь в летнюю кухню (где я осенью пил в компании Уварова и участкового) открыта нараспашку. Повесил шлем на руль Чижика.
Маргарита Лаврентьевна удивлённо приподняла брови.
— К какому человеку? — поинтересовалась она.
— К Коле Уварову, — уточнил я. — Сейчас я вас познакомлю.
Колю я обнаружил в летней кухне. Уваров сидел за столом. В тишине. Пил водку, закусывал соленьями. В одиночестве. Смотрел на фотографию покойной жены.
Николай услышал моё приветствие — дёрнул плечом, опрокинул в рот четверть стакана водки, шумно вдохнул. И лишь затем он обернулся. Смерил меня взглядом.
Николай встретил меня словами:
— Студент? Ты здесь как оказался? Неужто выпить со мной приехал?
Уваров немного неуклюже выбрался из-за стола. Двинулся мне навстречу, окатил меня свежим спиртным запахом и запашком чеснока. Я не без труда выдержал его рукопожатие.
Сказал:
— Привет, Коля. С праздником тебя. Встречай гостей.
Посторонился, чтобы Уваров увидел замершую на пороге летней кухни позади меня Маргариту Лаврентьевну. Я отошёл в сторону. Наблюдал за тем, как Марго и зажмурившийся от солнечного света Николай рассматривали друг друга.
Отметил, что Рамазанова и Уваров выглядели людьми из разных социальных слоёв. Приосанившаяся (будто по привычке), источавшая аромат французских духов Маргарита Лаврентьевна смотрелась едва ли не «столичной штучкой». Уже пару дней не брившийся Коля Уваров сейчас казался «дремучей деревенщиной» (наряженный в эти свои видавшие виды мятые штаны и в не застёгнутую на волосатой груди украшенную сальными пятнами голубую рубашку).
— Здравствуйте, — сказала Марго.
Её голос прозвучал тихо, неуверенно.
Маргарита Лаврентьевна, приподняв подбородок, смотрела Николаю в лицо — пристально, но устало и без любопытства. Не улыбнулась.
— Бог ты мой… — проронил коммунист Уваров.
Он не спускал глаз с лица Рамазановой.
Мне показалось: Николай задержал дыхание.
Коля вдруг шумно выдохнул, нахмурился. Он смял рубашку у себя на груди (словно почувствовал резкую боль в сердце). Тряхнул головой, будто после нокдауна.
— Это Николай, это Маргарита, — сказал я.
Не дождался ответа.