Черный дембель. Часть 3
Шрифт:
Наблюдал за комсомольцами и комсомолками. Особое внимание уделил сегодня Котовой. Потому что заметил: в кафе поведение Лены напомнило мне о Маргарите Лаврентьевне Рамазановой — я невольно удивился этому открытию.
Присмотрелся к Котовой и понял: сегодня она была не строгой Бригадиршей, не прилежной студенткой и не боевой подругой — её сегодняшние повадки годились для образа светской львицы (как раз и навеявшего мне воспоминания о Марго).
Мы возвращались вечером в общежитие — Лена держала меня под руку.
Я спросил:
— Котова, почему ты не поступила в театральный институт? Ты хорошо танцуешь и поёшь, легко меняешь
Лена прижалась к моему плечу.
— После того случая с самолётом… — произнесла она, — ты помнишь. Столько всего мы потеряли в тот день. Даже мой письменный стол превратился в щепки. На жизнь в столице у меня попросту не оказалось денег.
Котова посмотрела мне в лицо и сообщила:
— Стыдно сказать, но я этому безденежью даже обрадовалась. Ведь я трусиха. Всегда такой была. Только удачно это от всех скрывала. Папа рассказал мне о Москве. Я поняла, что буду там совсем одна. Даже без Наташки.
Котова усмехнулась, вздохнула.
— Поступление в театральный отменилось, когда я поняла: денег на учёбу и жизнь в столице у меня нет. Мои страхи перед поездкой в Москву закончились. Родители довольны, что я осталась. Да я ни о чём и не жалею… теперь.
Я заглянул в глаза Котовой, покачал головой.
Сказал:
— Лена, у тебя актёрский талант. Точно тебе говорю. Даже я едва не поверил в то, что тебе нравится учёба в МехМашИне.
В конце апреля староста и комсорг нашей группы озвучили предупреждения и угрозы в адрес тех, кто не пойдёт на первомайскую демонстрацию. Пообещали, что лишат «непослушных» стипендии и пропесочат на комсомольском собрании. Андрей Межуев и Инга Рауде грозили нам сейчас теми же карательными санкциями за «неявку», которыми пугали студентов и в прошлой моей жизни. Я не выудил из памяти сведения о том, воплотили ли они свои угрозы в жизнь «тогда». Даже не вспомнил, были ли в прошлой реальности «провинившиеся»: меня тогда подобные вопросы не интересовали.
Не озадачился я подобной проблемой и сейчас. Ещё тридцатого апреля заявил своему младшему брату и Котовой, что на первомайскую демонстрацию они пойдут без меня.
— Чёрный, — сказал Кирилл, — хочешь, чтобы Инге из-за тебя влетело?
— Поедешь к своей официантке? — спросила Лена.
Я усмехнулся и ответил:
— Не угадали, ребятки. Завтра у меня важная встреча. Вопрос жизни и смерти.
Я не вспомнил, чтобы о прыгнувшей с Калининского моста женщине упоминали, пока я шёл в составе колонны от нашего института (в прошлый раз: в «том» тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году) на праздновании Дня международной солидарности трудящихся. Артурчик рассказывал, что Первомайская Джульетта упала с моста уже во время демонстрации. Её падение, по словам Прохорова, видели рыбачившие на берегу реки Волчья мальчишки — они попытались её спасти, но не смогли. От этой информации я и отталкивался, когда подгадывал время своей поездки к Калининскому мосту. Учитывал и тот факт, что первого мая автомобильного движения на проспекте Мира не будет, а салоны трамваев заполнятся спешащими к местам сборов своих колонн советскими гражданами.
В среду я вышел из общаги, когда Артурчик только-только выбрался из постели и лениво попивал чай — Кирилл к тому времени уже ушёл к Инге. Я прошёлся по улице, украшенной красными флагами и баннерами с патриотичными лозунгами. Протиснулся в трамвай. Почти сорок минут невольно выслушивал двух седобородых рабочих, обсуждавших «сплетни» о пожаре на Новочебоксарском производственном объединении «Химпром». Бородачи покинули салон трамвая около второй поликлиники — так они и не пришли к выводу: слухи о пожаре на «Химпроме» распространяла иностранная разведка, или их придумали торговавшие на базаре «языкатые старухи». Фраза о «языкатых старухах» навела меня на идею купить семечки; что я и сделал, едва выбрался из трамвая.
К Калининскому мосту я шёл по тротуару между невзрачными фасадами пятиэтажек и цветущими каштанами. Щёлкал семечки, изредка зевал. Поглядывал на рабочих тракторного завода, уже сформировавших на проезжей части дороги колонны и ожидавших сигнал к началу шествия. Вместе со студентами МехМашИна я в прошлой жизни ходил на первомайскую демонстрацию лишь однажды. Тот поход мне запомнился невыносимой жарой и шутками Артурчика. Да ещё рассказом Прохорова о Первомайской Джульетте — пусть Артур и озвучил нам его лишь вечером второго мая. Я подошёл к реке, с дороги взглянул на рыбачивших в камышах подростков. Парни преспокойно следили за поплавками, что покачивались на речных волнах — не обсуждали падение в воду женщины.
Я прошёл на середину моста — до того места, откуда недавно бросил в реку одежду ушастого. Облокотился о нагретые солнцем перила. Солнце светило мне в спину, нагревало волосы на затылке и футболку. Я сплюнул с моста шелуху подсолнечника — она полетела к воде, будто мошкара. Справа от меня пришла в движение построенная на дороге около общежитий завода колонна. Замелькали в воздухе красные знамёна, алые транспаранты и разноцветные воздушные шары. Я вспомнил, что моя мама сегодня пойдёт по проспекту Мира с красным флажком в руке — она мне об этом рассказывала. Мы с Киром «тогда» несли плакат с надписью «Мир, труд, май!» — на этот раз мой брат понесёт плакат в паре с Артурчиком: более удобного (по росту) напарника у него в нашей группе не было.
За час до полудня у меня закончились семечки.
А футболка на спине насквозь промокла от пота.
Я вздохнул, повертел головой в поисках подходящей позиции на берегу, откуда бы я видел мост, а солнце не видело бы меня. Отметил, что парней с удочками у воды стало меньше: справа от меня с берега рыбачили пятеро — на мосту, кроме меня, не осталось никого. Я смахнул с бровей капли пота. Взглядом отыскал в десятке шагов от начала моста плакучую иву, под ветвями которой заметил тень.
Но на берег к иве я не пошёл. Потому что увидел приближавшуюся к мосту женщину. Та шла неторопливо, слегка покачивалась — словно едва держалась на ногах из-за жары и усталости. Её светло-русые волосы сверкали на солнце, будто в них запутались золотые нити. Я повернулся к женщине; пристально разглядывал её лицо и стройную фигуру. Ухмыльнулся. От удивления чуть приподнял брови.
Женщина на меня не смотрела: она не сводила глаз с речных волн. Она так и шла по мосту: медленно, не глядя под ноги — скользила взглядом по поверхности реки Волчья. Ветер настойчиво подталкивал её в спину. Между мной и женщиной остались не больше двадцати шагов, когда я почувствовал запах её парфюма. Узнал его. «Французские духи, — подумал я. — 'Diorella» от «Dior».