Черный Дракон
Шрифт:
Тот с брезгливой гримасой отдернул голову.
— Фу, гадость какая! Чего ты мне его в нос суешь?! Да я бы такого и в руки никогда не взял: общипанный... голова утюгом... рот во всю голову... Не разберешь, галчонок или голубенок... Убери, убери своего красавца! — говорил он, отстраняя руку товарища с лежащим на ней питомцем.
Вася Крапивин обиделся.
— Ты сам такой же красавец был, когда родился! — мрачно возразил он, рассмешив этим Ершова. — Ну да! Чего ты смеешься? Ты знаешь, что ему только двенадцать дней, недавно еще только глаза открылись?!
— А-а! Ну, тогда другое дело! — с притворным раскаянием сказал Ершов.— Ну, тогда давай посмотрю...
Настроение Васи Крапивина сразу изменилось, он с легким сердцем простил другу его насмешки и с готовностью намеревался переложить в его ладонь своего голубенка.
Но Ершов отклонил (на сей раз ласково) эту высокую честь, которую хозяин голубятни едва ли оказал бы кому-либо другому.
— Нет, нет, я лучше так посмотрю, на твоей ладони! Ты знаешь, Вася, — продолжал Ершов в тоне дружеского признания, — я ведь вот ничего и никого не боюсь: к любой цепной собаке подойду и даже не дрогну, буду ей в глаза смотреть, и все... Или, например, другие говорят, что ни за что в жизни бы с самолета с парашютом не прыгнули, а мне бы только разрешили!.. А вот почему-то воробья или вот хоть этого голубенка мне ни за что в руки не взять. Не то, что боюсь, а вот не могу взять, и все... Если в перчатках, — возьму.
Крапивин кивал головой.
— Да, да, — согласился он, улыбаясь, — есть такие.. А почему его не взять? Мне даже приятно: пушистенький, теплый...
Говоря это, он прикоснулся щекой к голубенку.
— Ну, ладно. Положи его. Мне с тобой поговорить надо.
— Сейчас...
Крапивин положил птенца в корзинку и приготовился слушать.
Ершов долго не знал, с чего начать.
— Слушай, — наконец, сказал он, — мы на волейбольные общие деньги решили лучше химическую лабораторию приобрести. Там и твои деньги есть. Так вот, если ты против, то забери свои деньги обратно.
— Обратно? Чего это ради я буду их обратно забирать?! — почти возмущенно воскликнул Крапивин. — Решили лабораторию — и хорошо. И я с вами. Что мне, не интересно, что ли?.. Пожалуйста.
Лицо у Ершова прояснилось:
— Ну, я очень рад. А мы думали, что ты будешь против.
— Чудаки, — сказал Крапивин, и в голосе его послышалась обида.
— Да ты не сердись. Мы думали, что у тебя голуби, — значит, тебе неинтересно опытами заниматься... Ведь вот в кружок ты в химический не записался.
— А мне предлагали?.. Нет. А я бы с удовольствием. Голуби, говорите... А что такое голуби? Голубям — одно время, химии — другое. С голубями кончено — можно и химией позаниматься, — сказал Крапивин и, взглянув на своего друга, почему-то рассмеялся.
Этот смех и слова «с голубями кончено» ввели Ершова в заблуждение, ставшее роковым. Он истолковал его совсем в другом смысле.
— Ура! — вдруг закричал он, схватывая Крапивина за плечи.
В гнездах тревожно приподнялись голуби. Однако Ершов был вне себя от радости и не обратил на это обстоятельство никакого внимания. Он тормошил удивленного Васю и, не давая ему слова вставить, кричал:
— Правильно, Василий Крапивин, молодец! Я всегда говорил нашим ребятам: раз он пионер и умный парень, — значит, это не должно долго продолжаться. Так и выходит. Теперь, значит, у нас помещение есть, можно и лабораторию развернуть! — воскликнул он и взглядом нового хозяина и совладельца обвел голубятню.
Вася Крапивин бледнел, бледнел и бледнел.
— Вот здесь,— продолжал тем временем его друг, поворачиваясь к одной из стен, — придется окно прорубить, а это, пожалуй, так полкой и оставим.
С этими словами он постучал кулаком о стойку. И в тот же миг он быстрым, неосознанным движением отдернул голову, иначе крылья рванувшейся к выходу птицы ударили бы его по лицу.
— Держи, держи!.. Голубь!..— раздался отчаянный вопль Крапивина, и вслед за тем он сам рннулся мимо Ершова и прогрохотал вниз по приставной лестнице, чуть не опрокинув ее на себя.
Ершов оглянулся в распахнутую дверь: вырвавшийся из голубятни голубь успел уйти высоко; теперь он летел по прямой, все удаляясь и удаляясь; по быстрому, торопливому трепетанию крыльев видно было, что он нескоро и остановится.
Чувствуя себя виноватым, Ершов спустился с чердака во двор и стал поджидать Васю. Тот скоро вернулся, запыхавшийся, возбужденный. Глаза у него были просто дикие какие-то.
Еще не доходя до Ершова, он стал кричать, задыхаясь и грозясь на него пальцем:
— Ты!.. Из-за тебя лучший турман улетел!.. Не прилетит он... Знаю я... Напугал ты его... У меня сроду в голубятне никто не стучал!..
Ершов, дружески улыбаясь, пытался остановить его и утешить, но он быстро, как белка, вскарабкался по лестнице и исчез в голубятне. Дверь, однако, оставалась открытой. Так они переговаривались: один сверху, другой снизу.
— Ну, брось, Васька! Чего ерундишь в самом деле?! Подумаешь ведь, важность какая: один турман улетел! Да он и прилетит еще. Зачем он тебе, когда ты все равно всех голубей решил ликвидировать?
Услыхав последние слова Ершова, Крапивин в один прыжок очутился у дверей голубятни.
— Чего-о?! — закричал он, бросая сверху на Ершова испепеляющий взгляд и сопровождая слова своим мрачным смехом. — Я решил
голубей ликвидировать?! Приснилось?! Ты проснись, Коля, это тебе приснилось,— еще раз повторил он понравившееся ему словечко.
Ершов презрительно усмехнулся. Ему хотелось до конца сохранить хладнокровие, достойное пионера. С некоторых пор он приучался во время ссоры как бы глядеть на себя со стороны: это помогало сдерживать гнев. В такие мгновения в его памяти всплывали целые выражения вроде следующих: «Ни один мускул не дрогнул в его лице... только смертельная бледность разлилась...» И тогда действительно ему удавалось разговаривать с готовым броситься на него противником весело и язвительно.
— Нет, товарищ Крапивин, — сказал он. — Мне-то ничего не приснилось. А вот что ты на попятный пошел — это да. Я довольно ясно слышал твои слова.