Черный Гиппократ
Шрифт:
Ведра, тазики, шкафчики, еще одна кушетка, застеленная клеенкой… Никого тут не было.
Фаина и Блох разделились. Фаина быстро прошла по женским палатам, поглядывая внимательно — не прячутся ли под одним одеялом двое, — заглядывая в темноту под кровати. А Блох проверил туалеты, пищеблок, выглянул в холл, что возле лифтов, и даже вышел на аварийную лестницу.
Нестерова нигде не было…
Владимир спрятал отмычки в карман. С замиранием сердца шагнул в темноту, в этот запах, ни с чем не сравнимый трупный запах. Нашарил выключатель на
Свет замигал в люминесцентных лампах и пролился вниз, на секционные столы.
Запах. Этот ужасный запах… Владимир уже успел отвыкнуть от него. После института ему лишь раза два приходилось бывать в морге — и то по минутке, по две…
Первые два стола были пусты, тщательно вымыты. На третьем столе лежал труп какого-то старичка. Воскового цвета. И воскового блеска. Сильно проступали через дряблую кожу ребра, ключицы. Живот совсем запал. А крылья таза — были, действительно, как крылья. Древние медики умели давать точные названия… Помятый клинышек бородки торчал в потолок… На следующем столе — труп нестарого мужчины: лицо разбито совершенно — это какое-то месиво, а не лицо, — ребра сломаны, грудина глубоко вдавлена… Не иначе автомобильная авария… Потом — какая-то толстая, очень толстая женщина… Дальше еще какие-то трупы… В самом конце подвала — труп молоденькой девушки…
Владимир поежился… Здание было старое, стены — толстые; наверное, не менее метра толщиной. Холодом веяло от этих стен. Да еще холодильные камеры — в ряд…
И запах. Этот ужасный запах…
Нестеров зябко повел плечами и открыл дверь первой холодильной камеры. Труп на каталке, накрытый простыней. Нестеров приподнял край простыни… Толстый нос, выпученные глаза, покрытый щетиной подбородок…
— Извини, приятель!.. — Владимир открыл следующую камеру.
Труп девочки лет двенадцати, вздернутый носик…
— Вот ведь беда!..
Захлопнув эту дверь, Нестеров осмотрелся: холодильных камер было много. В какой из них труп Марины Сеньковой? И вообще: здесь ли он еще?..
Помигивала над головой, щелкая и надрывно гудя, лампа.
Владимир глянул в конец зала, на труп юной девушки. Черты лица показались ему издалека знакомыми… Может, это как раз то, что он ищет? Он же видел однажды Марину Сенькову — когда ее везли по коридору на каталке…
Владимир приблизился к последнему столу. Он уж понял, что это не Марина. Не было на теле царапин, и возраст был совсем юный. Владимир пригляделся к лицу и… глазам не поверил:
— Вика?.. О, Господи! Девочка… А ты-то как!..
Нестеров провел Вике по растрепанным волосам дрожащей рукой. Потом в мигающем свете лампы заметил странгуляционную борозду на шее, обратил внимание на шов в области сердца. Провел пальцем по борозде, словно пытаясь ее разгладить…
Глаза у Вики были чуть навыкате и полуприкрыты. Веки — побелевшие, опухшие. Верно, поэтому Нестеров не сразу Вику узнал. Он пытался закрыть ей глаза полностью — смыкал ей холодные веки. Но маленькая щелочка приоткрывалась вновь и вновь, будто Вика хотела что-то подглядеть украдкой.
Тело девушки было удивительно розового цвета — как будто жизнь все еще теплилась в нем. Или будто на тело нанесли зачем-то слой грима. Стройная хрупкая фигурка — как у юной феи из сказки… Нестеров осторожно тронул пальцем живот Вики и осмотрел палец — никакого грима на нем не было…
Удрученно опустив плечи, Нестеров отошел к холодильным камерам. Прислушался… Ему почудился какой-то звук на фоне гудения лампы. Оглянулся на труп Вики… Потом открыл наугад какую-то камеру. Труп женщины… Нестеров глянул на бирку. Распахнул другую камеру, третью…
— Ну, где же ты, Марина Сенькова? Прямо хоть зови тебя!.. Сколько же камер!..
Нестеров, тихонько ворча, открыл двенадцатую или тринадцатую камеру. Тело молодой женщины. Светлые волосы, поцарапанные плечи, красивая развитая грудь…
Владимир повернул к свету бирку…
Доктор Блох, обыскав все отделение, вышел на аварийную лестницу. Поднялся этажом выше, спустился этажом ниже. Расспросил дежурных сестер: не входил ли к ним в отделения кто-нибудь посторонний, не устроил ли рандеву в одной из женских палат? Дежурные сестры отвечали уверенно: никто после двадцати двух часов не входил и рандеву не устраивал. У них все было схвачено. В глубокой задумчивости Блох вернулся на аварийную лестницу и спустился на первый этаж. Две двери…
Одна дверь — на кафедру судмедэкспертизы. На нее Блох и не взглянул. Он знал, что кафедра запиралась. Блох открыл другую дверь. Вышел в холл… Справа двери лифтов, слева — стол с телефоном… Пожилой усатый цербер дремлет за столом…
Блох тронул его за плечо:
— Уважаемый…
Цербер вздрогнул и распахнул глаза.
Блох сказал ему раздраженно:
— Из больницы ушел больной…
— Никак нет! — по-военному рявкнул цербер, при этом щеки его дернулись, как у бульдога.
— Откуда вам знать? Вы же спите…
— Никак нет! — цербер разжал кулак, на ладони был ключ. — Дверь заперта. Мышь не проскочит…
Блох удовлетворенно кивнул и возвратился к аварийной лестнице. Он уже даже поднялся на несколько ступенек, но остановился. Посмотрел на дверь кафедры. Блох не сомневался, что она закрыта… Но, как известно, проверить никогда не помешает. Для очистки совести и вообще… Блох был аккуратный человек: всякое дело предпочитал доводить до конца. Оставлять хвосты — это было не в его стиле.
Блох сбежал на площадку, потянул на себя дверь. Заперто… Разумеется, заперто — повода в этом сомневаться не было. И совесть в этом смысле теперь чиста. Блох отпустил ручку… Но тут дверь открылась сама — в другую сторону. Дверь, оказывается, открывалась внутрь кафедры.
Блох очень удивился. И оглянулся на дверь в холл. Как видно, раздумывал, не позвать ли цербера. Решил не звать.
Быстрым шагом Блох обошел всю кафедру, заглядывая в некоторые кабинеты и на секунду включая в них свет. Потом, несколько замедлив шаг, спустился в подвал…
Блох удивился: здесь зачем-то горел свет. Для мышей?..
Справа были двери с навесными замками. Слева — в глубине коридора — всего одна дверь. Блох знал, куда ведет эта дверь. Он бывал здесь не раз. Сразу к ней и направился… Уже издалека Блох увидел, что дверь слегка приоткрыта и за ней свет…