Черный Гиппократ
Шрифт:
Девушка, понимая безвыходность своего положения, не ожидая ниоткуда помощи, билась с отчаянностью обреченного. Она молчала, крепко сжав зубы, не желала доставлять удовольствие этой компании. Она пиналась, что было силы, рвалась из цепких сильных рук Йыги и Блоха, кусалась. Рита оказалась удивительно сильна и проворна. А Йыги и Блох не всегда действовали согласованно. Да они и не ожидали столь активного сопротивления от тоненькой хрупкой девушки.
Во время возни еще ослабли узлы на веревке, стягивающей руки Риты, и Рита освободилась, что тоже было не очень приятным сюрпризом
Видя такое дело, на помощь Йыги бросились Иванов и Фаина. Не хватало еще, чтоб эта девчонка сбежала!.. Совместными усилиями Риту скрутили все же — связали и руки, и ноги. Но девушка продолжала извиваться и дергаться на ковре, норовя опять же ударить кого-нибудь ногами.
— Вот стерва! — не выдержала Фаина и, схватив бутылку со стола, ударила ею Риту по голове.
Коньяк в бутылке булькнул, бутылка не разбилась. Но Рита затихла. Кровь из разбитого темени брызнула на ковер.
Все четверо тяжело дышали, стоя над Ритой.
Фаина сделала глоток из горла, улыбнулась с видом явного превосходства:
— А она — ничего! Жаль, что не с нами!.. Правда, Блох?
Тот все еще зажимал платком нос:
— Отпрыгалась кобылка! Я отыграюсь на ней.
Они подняли Риту с ковра и потащили ее в операционную. Разложили на столе, развязали веревки. Руки, ноги, шею накрепко пристегнули к столу. Блох, засучив рукава, уже мыл руки до локтей — в двух водах, с мылом и щеткой — по методу Спасокукоцкого-Кочергина. Фаина скинула шерстяную кофту, надела стерильный халат, готовила для Блоха тампон со спиртом. Блох взял у нее тампон, протер себе руки. Фаина уже подавала ему хирургические перчатки…
В это время Рита начала приходить в себя. Приоткрыв веки, она с минуту смотрела в потолок, как видно не понимая, где находится, и не помня, что с ней произошло. Потом, наверное, вспомнила, хотела подняться… Но ремни держали ее крепко. Рита дернулась изо всех сил — безрезультатно. Гримаса боли появилась на лице. Рита повернула голову и увидела приготовления Блоха и Фаины. Глаза у Риты расширились: до нее со всей ясностью сейчас дошло, что ее ожидает, к чему готовятся эти люди… эти нелюди…
Пытаясь освободиться, Рита напрягла все мышцы. Ремни впивались ей в плечи и бедра. От напряжения лицо Риты стало серым. Усилия девушки не увенчались успехом.
Фаина усмехнулась, в глазах ее сверкнул дьявольский огонь:
— Расслабься, дорогая. С тобой все кончено, и ты должна принять свою судьбу…
Рита, насколько могла, приподняла голову, оглядела себя.
Юбка на ней была разорвана, бедра оголены, поперек бедер чернели ремни… Рита застонала от отчаяния и стыда, закусила губу:
— Это вам не простится, — тихо сказала девушка; к кому еще она могла воззвать, как не к Небесам; и Рита воззвала к ним: — Господи! Покарай их!..
У Иванова всегда была приятная улыбка. Во всяком случае Рите так казалось. Но не сейчас… Сейчас на губах его играла улыбка паука, в паутину которого попалась очередная жертва. Одно воспоминание мелькнуло в голове у Риты: несколько
Именно на того паука был похож сейчас доктор Иванов. Его необычно длинные пальцы, казалось, так и начнут сейчас плести паутину.
Иванов, оскалив в улыбке зубы, заглянул в лицо Маргарите:
— А она у нас девочка с юмором. Бога в союзники призывает, — глаза его возбужденно блестели. — А мы-то, несчастные, про Бога забыли! Скольких уж овечек порезали! И ничего!.. Нет никакой кары… Только все больше процветаем с каждым днем… — он оглянулся на Блоха. — Давид, я готовлю растворы…
Глава тридцать третья
Свернув с шоссе, Нестеров погнал «форд» по проселку. На этой лесной дороге было несколько луж, которые Нестеров помнил еще по прошлому посещению этих мест… Он молился сейчас только об одном: чтоб не засесть в какой-то из луж и не потерять времени, которого и так, наверное, почти что не было.
Владимир выжимал из машины, что мог. Разбрызгивая воду, «форд» проносился по краю луж. На поворотах, на скользкой дороге его изрядно заносило — иной раз Нестеров проскакивал в опасной близости с толстыми стволами сосен, а уж на подъезде к особняку он едва не врезался в большой замшелый валун. Бампер машины замер всего в нескольких сантиметрах от валуна.
Впереди серди деревьев уже проглядывался просвет.
Нестеров выскочил из машины и выбежал на опушку леса.
Особняк Иванова стоял перед ним во всей красе. На площадке перед домом поблескивали никелем и лаком два «мерседеса» и «фольксваген-гольф»…
— Смотри-ка ты! — глаза у Нестерова сузились. — Вся компания собралась. «Скорой» только не хватает… Трудненько мне придется и без «скорой»…
Лесом он обежал луг и вышел к особняку со стороны задворков. Нестеров надеялся на две вещи. Что его не заметят из дома. И что дверь окажется открытой… Первое Нестерову как будто удалось: в доме было тихо — никакой суеты. Вторая надежда не сбылась. Дверь была закрыта.
Нестеров взглянул на окошко над дверью и обругал себя за то, что не захватил с собой опять ни ножа, ни стамески. Выбить плечом эту крепкую дверь не представлялось возможным. Да и шуметь прежде времени не хотелось — терялся фактор неожиданности. Нужно было опять найти что-нибудь подходящее.
И Владимир пошел проторенной дорожкой…
В сарае он нашел того же человека на топчане, в той же позе, вдрызг пьяного. На столе возвышалась пустая бутылка из-под дешевого портвейна, стояла пустая банка из-под морской капусты и лежал нож. Тот самый тесак.