Черный ход
Шрифт:
Пламя было нестрашное, скорее забавное. Представьте себе воздух, сэр, густой и плотный. Он пронизан едва различимыми нитями: голубыми, оранжевыми, сиреневыми. В нем плавают охристые и багровые сгустки. Одни с шипением гаснут, плюясь каплями искр. Другие разгораются, обрастают слепящей бахромой. Самые шаловливые опускаются на выпуклые крыши пятиугольных строений, прикидываются газовыми фонарями. Иные мячиками катаются по земле, фырчат будто коты.
Представили, сэр? У вас живое воображение.
Сегодня каждый третий огонь приобрел нездоровый пунцовый цвет. Их била мелкая дрожь, словно бедняги подхватили лихорадку.
Бесплотный
Небеса подпирали совсем уж исполины – от горизонта до горизонта. Их размеры Джош боялся даже представить.
Адские насельники в целом напоминали людей. Две руки, две ноги, голова. Хвоста нет, рогов тоже. Фигуры лентяй-плотник тесал: грубые, угловатые. Движутся плавно: не идут, а будто в воде плывут. Когда надо – быстрей быстрого, глазом едва уследишь.
Тахтон Джоша был на них не похож. И не потому что он – призрак, а эти – из плоти и крови (есть ли у них кровь?). Всем своим обликом, за вычетом призрачной бестелесности, тахтон походил на обычного человека, на самого Джоша, а не на этих удивительных созданий.
– Кто они? – спросил Джош, пересказав тахтону свой первый сон.
«Тахтоны.»
– Как ты?!
«Да.»
Ничего общего, подумал Джош. Впрочем, ангелу-хранителю виднее. Пусть будут тахтоны, жалко нам, что ли? Люди тоже разные бывают: белые, черные, краснокожие. Карлики, уроды всякие. Женщина с бородой. Может, и его тахтон таким уродился?
Урод по адским меркам?
Все местные обитатели были заняты делом. Вот один нанизал себя на электрическую дугу, пересекавшую игольно-узкий проулок. Дуга вошла туземцу в грудь и вышла из спины, сменив цвет с лимонной желтизны на морскую лазурь. Несчастный (счастливый?) крестом раскинул руки. Зашевелил корявыми пальцами, будто тапер в салуне, наматывая искрящие нити (струны?). Когда те натянулись, а воздух загустел киселем, туземец от души пнул ногой стену дома. Раздался хрустальный звон. Дом встряхнулся, словно разбуженный пес, и принялся расти. Сделался выше на фут, на два, на три…
Мимо пробежали трое детей (детей?), перебрасываясь разноцветными шариками. Один сунул красный шарик в рот, с хрустом раскусил. С неба раздалось довольное кудахтанье.
На крыше рядком сидели три женщины – близнецы. При виде их у Джошуа засосало под ложечкой, и это значило, что перед ним дамы преклонного возраста. Старухи ткали полотна – каждая свое, с особенным, неповторимым орнаментом.
Двое рослых тахтонов тащили пупырчатый ящик с ручками, полный хитрых загогулин. Ящик упирался, выпускал щупальца, хватался за землю. Часть загогулин мерцала, другие оставались темными. Однажды Джош видел, как Кузнец делал именно такие штуки.
Интересно, чем Кузнец занят сейчас? И как его найти?
Город – если это был город – менялся от раза к разу. Даже оказавшись в месте, знакомом по предыдущим снам, Джош путался, терялся, не находил дороги.
А потом на него накатывало, как сейчас.
Все сделалось понятным, родным. Аж сердце защемило! (У него есть сердце?) Если город неизменен, город – падаль, мертвечина. Живой город постоянно меняется, как же иначе? Три уважаемые савты на крыше? Они заняты важным делом: плетут Сети Охранения, удерживают хаос мира в срединном состоянии.
Дети, нырявшие в дымный ручей и не выныривавшие из него, вызывали умиление и легкую зависть взрослого. Ах, беззаботное детство! Нырнуть бы вот так же в щекочущие теплые струи, чтобы мигом раньше возникнуть на другом конце города. А поймаешь изумрудную струю – окажешься на поле топтунов, где вкусняшки, старательно затоптанные в черный пепел, вспыхивают прямо у тебя во рту.
Он видел мир глазами тахтона.
Найти Кузнеца? Что может быть проще? Узор арок в небе. Малые нити судеб. Сочетание цветов. Дрожь, переплетение. Мерцание. Потяни за ниточку…
Отпустило.
Узнавание сгинуло, вернулось удивление.
За этот краткий миг Джош успел переместиться. Куда? Куда и желал. Это сон, напомнил он себе. Чего во сне не случится? Вот и Кузнец: коренастый, широкоплечий, темный, будто в копоти. Тусклые отблески металла на затылке и предплечьях. Как и раньше, в кузнице отсутствовала одна стена – хоть что-то здесь не меняется! Встав к пустоте спиной, Кузнец охаживал диковинной коленчатой кувалдой пустую наковальню.
Или какую-то штуку, что лишь притворялась наковальней.
Сверху, сбоку. Наискось, крест-накрест. С хитрым подвывертом. Наковальня (кто? что?!) в ответ глухо охала, вздыхала, колыхалась мясным студнем. Кроме этого, никаких иных результатов работа Кузнеца не давала. Но Джош знал: в аду результат, случается, опережает действие. Он попятился, заглянул себе за спину – и на третьем шаге (у меня есть ноги?) увидел другую кузню, другого Кузнеца, словно отраженных в мутноватом зеркале. Здесь, в отражении, после каждого удара кувалды в кузне вспучивался пол, земляной бутон лопался – и извергал на поверхность шесть зеленых шаров величиной с яблоко. Шары с резвостью играющих щенят катились в дальний угол, взбирались друг на друга, укладываясь аккуратными пирамидками – и застывали без движения.
Такими же шариками, только красными, перебрасывались дети. Один, помнится, сунул шарик в рот, с хрустом раскусил…
Зеркальный Кузнец замер. Отражение поблекло, зарябило гладью пруда под порывом ветра. Беззвучно разлетелось острыми осколками льда, истаяло под лучами незримого солнца. Джош обернулся – и успел увидеть, как с опозданием замирает настоящий Кузнец.
Ад расслоился. От зданий, предметов, тахтонов протянулись гирлянды плоских картинок-отражений: каждая – искаженная копия предыдущей. Тяжкий удар сотряс землю. Эхо, стон безутешного отчаяния, пустило трещины по темному, подпертому светящимися арками небосводу. Арки пришли в движение: провернулись, разошлись в стороны. Открыли в зените болезненный пролом – чернее угольных небес.