Черный камень. Сага темных земель
Шрифт:
На широком подиуме на груде разноцветных подушек полулежал устроитель этого невообразимого празднества плоти, лениво поглаживал глянцевитые черные локоны расположившейся рядом грациозной арабской девушки. Внешность выдавала в нем сибарита: медлительный и тучный обладатель иссиня-черной бороды и живых искристых карих глаз, в настоящий момент с интересом оглядывающих гостей, был семитом — немало таких, как он, по разным причинам осело в Шумере.
Все приглашенные, за одним-единственным исключением, были шумеры с бритыми головами и подбородками, оплывшими от праздности и сытой жизни телами и безмятежным выражением лоснящихся лиц.
Тем сильнее контрастировал с их изнеженностью и ленивым благодушием облик стоящего поодаль человека. Ростом он был выше любого из них, но скроен с безжалостной экономностью Природы; он казался воплощением силы — первобытной, дикой, волчьей, ею так и веяло от мускулистых конечностей, жилистой шеи, могучего свода грудной клетки, косой сажени плеч. Под взъерошенной гривой золотистых волос льдинками сверкали голубые глаза. Крупные правильные черты лица, будто из камня высеченного, несли на себе печать той же неукротимой природной силы. В его движениях и речах не было даже малейшего сходства с расчетливой манерностью других гостей, их отличали резкость, бескомпромиссная прямота и естественность. Если вельможи цедили, смаковали вино, то он пил огромными жадными глотками; если они церемонно откусывали крохи, то он, хватая руками огромные ломти, вгрызался в сочное мясо крепкими белыми зубами. При этом лицо его сохраняло на диво мрачное выражение, меж насупленных бровей не разглаживалась глубокая складка.
Князь Айби-Энгур снова прошепелявил чуть ли не в самое ухо Нарам-нинуба:
— Неужто господину Пиррасу мерещатся призраки или шепот ночных тварей?
Нарам-нинуб обеспокоенно глянул на своего хмурого гостя.
— Право же, друг мой,— заговорил он,— ты сегодня сверх меры молчалив и мрачен. Иль тебе не весело на моем празднике? Иль ты чем-то озабочен?
Пиррас, словно очнувшись от тяжелого и неприятного сна, отрицательно покачал головой:
— Нет-нет, дружище, что ты. Если я и кажусь расстроенным, то причина этого кроется во мне самом.— По акценту в сильном низком голосе можно было сразу узнать варвара, даже не глядя на говорящего.
Соседи с интересом уставились на него. Еще бы, ведь этот аргайв был предводителем наемников Эн-натума, его сила и мужество давно стали легендой.
— Наверное, виной всему женщина, а? — со смешком поинтересовался князь Энакалли. Но стоило Пиррасу сверкнуть в его сторону помрачневшими глазами, у вельможи пошел по спине неприятный холодок, и смеяться расхотелось.
— Да, можно и так сказать,— неохотно проворчал аргайв.— Женщина, призраком вошедшая в мои сны и завладевшая ими, как в дни затмения мрак завладевает луной. Сколько раз я чувствовал прикосновение ее зубов к своей шее, а просыпаясь в холодном поту, слышал хлопанье крыльев и уханье совы.
Над именитыми гостями, расположившимися на подиуме, нависла неловкая тишина, и стали отчетливо слышны доносящиеся снизу, из огромного зала, смех, болтовня и перезвон лютневых струн. Вот громко расхохоталась девушка, но в ее смехе прозвучали фальшивые ноты.
— На него пало проклятие…— испуганно зашептала арабка.
Нарам-нинуб жестом приказал ей замолчать, но едва он открыл рот, чтобы заговорить, как с пришептыванием вымолвил Айби-Энгур:
— Милейший господин Пиррас, какую жуткую историю ты рассказал! Все происходящее с тобою напоминает месть божества или духа… Ты что, оскорбил кого-то из богов?
Нарам-нинуб закрыл рот, так ничего и не сказав. Лицо его исказила гримаса досады и раздражения: у всех было на слуху, что в недавней военной кампании против Урука аргайв зарезал жреца бога Ану прямо в его храме, напоминающем склеп. Пиррас резко вскинул голову—взметнулись светлые кудри — и грозно поглядел на Айби-Энгура. Казалось, он оценивает его слова: что это, намеренное оскорбление или неумышленная грубость? У князя вмиг отлила от лица кровь, зато выступил пот, но тут стройная арабская куртизанка, поднявшись на колени, схватила за руку Нарам-нинуба.
— Вы только посмотрите на Белибну! — Она указывала на девушку, так неестественно рассмеявшуюся секунду назад.
Словно предчувствуя недоброе, соседи подались в стороны, пропуская ту, что, казалось, не слышала и не видела их. А она запрокинула голову (блеснули драгоценности в волосах), и в зале для пиршеств зазвенел ее надрывный, истерический смех. Стройное тело раскачивалось из стороны в сторону, постукивали друг о друга браслеты на воздетых белых руках, в темных глазах появился стеклянный блеск, полные алые губы кривились, исторгая взрывы противоестественного хохота.
— Одержимая… Десница Эрейбу на ней,— едва слышно вымолвила арабка.
— Белибна! — громко окликнул Нарам-нинуб. Ответом ему был лишь очередной приступ жуткого смеха. Потом девушка хрипло закричала во весь голос:
— По тропе, с которой нет возврата, к дому тьмы, обиталищу Нергала… О, Апсу, сколько горечи в твоем вине!
Эта тирада завершилась диким воплем, и девушка, сорвавшись со своей подушки, запрыгнула на подиум, в руке блеснул кинжал. На разные лады закричали гости и куртизанки, в панике бросились врассыпную. Но девице было не до них, ей был нужен один лишь Пиррас, это к нему она мчалась с лицом, превратившимся в уродливую маску бешенства и безумия. Аргайв перехватил и заломил ее руку,— что сила женщины, пусть даже сумасшедшей, для стальных мускулов варвара. Он так оттолкнул Белибну, что она покатилась по ступеням вниз, где и осталась лежать среди бархатных подушек. Из груди торчала рукоять кинжала — клинок вонзился в сердце, когда одержимая падала.
Прервавшиеся столь нежданно разговоры возобновились, как только стражники уволокли безжизненное тело из зала и гости в сопровождении юных танцовщиц вернулись на свои места. Все были взволнованы и испуганы, но старались поскорее вычеркнуть из памяти неприятный эпизод, вино опять полилось рекой. Только Пиррас, поднявшись на ноги, взял у раба свой широкий малиновый плащ и набросил на плечи.
— Останься, мой друг,— принялся уговаривать его Нарам-нинуб.— Давай не позволим этому незначительному происшествию испортить нам праздник. Мало ли безумцев на свете?
Пиррас, хмурясь, покачал головой:
— Нет уж, довольно на сегодня возлияний и обжорства. Пойду домой.
— Что ж, значит, пир окончен,— во всеуслышание объявил семит, поднявшись и хлопнув в ладоши.— К дому, подаренному тебе королем, ты отправишься в моем паланкине… Ах нет, я же забыл, ведь ты не признаешь езды на плечах людей. В таком случае я сам провожу тебя. Господа, не желаете ли составить нам компанию?
— Идти пешком, как простолюдины? — запинаясь, отозвался принц Эрлишу.— Видит Энлиль, я согласен! Хоть какая-то новизна. Но мне понадобится раб, чтобы шлейф моей мантии не волочился в пыли. Пошли, друзья, нам давно пора взглянуть на дом господина Пирраса, клянусь Иштар!