Черный караван
Шрифт:
Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:
— Если больше ничего не надо, я пойду.
Я невольно отпустил ее руки.
Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю… Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.
Мы выпили по пиалушке чая и, простившись с беком, направились к себе домой. Опять пошли пешком. По дороге
— Нимче, — сказал он, — значит «наполовину верующий». Афганцы называли «нимче» сияхпушей [62] , принявших мусульманство… А что? Почему вам это понадобилось?
— Да так… Вспомнил и спросил…
«Бедняжке даже не дали имени человеческого», — подумал я и быстро перевел разговор на другую тему:
62
Сияхпуши — одно из небольших племен в горной области Нуристан (бывший Кафиристан).
— Как тебе понравилась откровенность бека?
Капитан усмехнулся.
— По-моему, мы столкнулись с типичной восточной дипломатией. Без дозволения эмира бек никогда не посмел бы говорить так открыто. Он, конечно, выражал мнение эмира. Помните, бек сказал: «Таких откровенных признаний вы не услышите ни от его светлости эмира, ни от его превосходительства кушбеги». Конечно! Эмиру не положено так говорить. Ведь это все равно что стать на колени. А эмир как-никак повелитель… Вот он свои намерения и высказывает через своих приближенных. Бек наверняка послал уже гонца к эмиру, со всеми подробностями доложил о нашем разговоре. У них в самом деле положение тяжелое. Трон эмира непрочен. Они боятся, как бы он не рухнул подобно зданию с прогнившим фундаментом. Поэтому и согласны принять любое покровительство, лишь бы уцелеть…
Капитан был прав: положение бухарцев было незавидное, трон шатался основательно. Однако понимает ли это сам эмир? Теперь мне уже хотелось поскорее встретиться с ним.
19
В Бухару мы приехали в тревожный день. Весь город бурлил, как море при штормовом ветре. Лавки были закрыты, учреждения не работали, медресе тоже… Все жители города вышли на улицы.
На центральной площади — Регистане — стоял такой шум, что отголоски были слышны даже в домах на окраине города. В одном из таких домов разместились и мы. Двор, в глубине которого, в тени развесистых старых деревьев, помещался дом, был широкий, просторный. И самый дом был ему под стать — большой, двухэтажный; видно было, что он предназначается для приема особо важных гостей.
Представитель кушбеги, Мумин-бай, специально приставленный, чтобы обслуживать нас, посоветовал не выходить сегодня из дому. На наш вопрос, чем вызваны волнения в городе, Мумин-бай, поглаживая маленькой ручкой редкую козлиную бородку и заискивающе улыбаясь, ответил:
— Ай, в мире стало много смутьянов! В Новой Бухаре, в Чарджуе — большевики повсюду мутят народ. Сегодня требуют сокращения податей. Завтра дерут глотки, требуя освободить «томящихся в тюрьме». Каждый день — новое. Вот и сегодня с самого утра собрались на Регистане и подняли шум. А ночью на улицах расклеили бумажки, содержащие клевету на его высочество, светлейшего эмира. Вот, если угодно прочитать..
Мумин-бай вынул из кармана печатный листок, еще влажный от типографской краски, и протянул мне. Я взял его и пробежал глазами. Затем вернул бумагу Мумин-баю и спросил, уставясь в его хитрую, морщинистую мордочку хорька:
— Кто их распространяет?
— Гм! А вы как думаете? Разумеется, большевики. Кроме них, кто еще может провозглашать: «Да здравствует Ленин!»
— А разве нельзя наказывать их построже?
— Да
— Двоих?
— Да… Оба как будто большевики.
Прочитав листок, поданный мне Мумин-баем, я сразу же понял — Арсланбеков в Бухаре. Листовка — изделие его людей. Об этом мы договаривались раньше. Как же его разыскать? Он, видимо, тоже разыскивает меня. Оставался один путь: послать Роберта и Дэвида в город. Может быть, они случайно встретят полковника и заодно ознакомятся с положением. Присоединив к ним Мумин-бая, я отправил их пройтись по городу. А сам, расположившись в отведенных мне комнатах, принялся намечать дальнейшие планы.
Постепенно мысли мои смешались, и я сам не заметил, как уснул. Проспал довольно долго и проснулся уже под вечер. Роберт и Дэвид давно вернулись с прогулки. Я немедленно вызвал их к себе и выслушал их доклад. Роберт, оказывается, ходил один. Перемежая, как обычно, свой рассказ шутками и смехом, он сообщил:
— Его высочество эмир нашел дичь по соседству. Будьте покойны, на охоту вы не поедете.
— Почему?
— О-о! В городе такой шум… Шестеро убитых, десятки раненых. Трупы до сих пор лежат на Регистане. Эмир отдал приказ: «Не убирать до самого вечера». А завтра повесят еще двоих. Недаром говорят: «Одна искра может испепелить целый город». Все началось с пустяков. В медресе Мир-Араб один из талибов сочинил не очень лестные стихи про эмира. Переписал в нескольких копиях и расклеил на стенах медресе. Об этом узнала полиция. Допросили по одному всех талибов. Никто не признался. Троих талибов бросили в зиндан. Талибы встали на защиту своих товарищей. Послали представителей в другие медресе и договорились собраться сегодня на Регистане, чтобы подать жалобу эмиру. Ремесленники и торговцы из соседних лавок и мастерских тоже присоединились к ним. А эмир, оказывается, был страшно рассержен. Он прочитал листовку, которую распространили ночью. Ну, ту, что показывал Мумин-бай, — и пришел в неописуемую ярость. Отдал приказ начальнику охраны — расстрелять собравшихся на Регистане. Тот выполнил это незамедлительно..
Дэвид в основном повторил Роберта. Только что он видел капитана Кирсанова. По словам капитана, полковник Арсланбеков прибыл в Бухару вчера утром. Вместе с ним приехали генерал Боярский и полковник Кирюхин. Кирсанов сообщил, что они остановились в доме служащего русского государственного банка Яхневича. Он интересовался, где остановился я, но Дэвид ответил неопределенно: мол, точно еще неизвестно.
За обедом и чаем мы обменялись мнениями о предстоящей встрече с Арсланбековым и его спутниками. Этой встрече я придавал большое значение. Уточнив, какими военными силами располагаем, мы должны были наметить план решительного наступления на большевиков в Туркестане. Составить такой план было нелегко. Противники большевизма преследовали самые различные цели, подчас прямо противоположные. Надо было всех их подчинить одной дирижерской палочке.
Мы проработали до самых сумерек, совещаясь, набрасывая варианты. Кое-что перенесли на бумагу. Когда мы уже заканчивали и собирались ужинать, пришел Арсланбеков. Лицо у него было веселое, темные глаза искрились улыбкой. На нем был тонкий полосатый халат, белая чалма, на ногах — меси [63] . Он поздоровался со мной радостно, как со старым приятелем:
— Приехав в Ташкент, я тоже заболел. Целую неделю провалялся. Думал, уж не тиф ли? Слава богу, обошлось. Оказалось — простуда, но очень сильная. Ну, чтобы больше не болеть и вам и мне! — закончил он, еще раз крепко пожимая мне руку.
63
Меси — мягкие сапоги, которые носят обычно люди духовного звания.