Черный крест. 13 страшных медицинских историй
Шрифт:
По своей воле Владимир Михайлович Дунаева к этому исследованию и близко бы не подпустил. Надежды на него, дурака, было мало, а толку еще меньше – все равно спихнет работу на ординаторов и забудет о ней.
Ординаторов и аспирантов «грузили» все – дедовщина на кафедре была та еще, но одно дело – дать поручение и проконтролировать его выполнение, и совсем другое – назначить ординаторов крайними, а самому полностью устраниться.
Но не взять Дунаева в долю было нельзя. Обида сына означала недовольство отца, а недовольство проректоразавхоза
«В конце концов, у нас, в России, ни одно дело без дураков не обходится, – попытался успокоить себя Владимир Михайлович. – Так уж повелось...»
За делами Владимир Михайлович совершенно забыл о сущей безделице – согласии этического комитета. Этические комитеты есть во всех медицинских учреждениях, проводящих исследования с участием пациентов. Формально они считаются независимыми, но на деле весьма зависимы прежде всего от своих человеческих страстей. В восьмидесятой городской больнице, где располагалась основная часть кафедры профессора Лунца, председателем этического комитета была заместитель главного врача по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне. Звали заместителя Галиной Федоровной, но вся больница за глаза называла ее «Холерой», соответственно занимаемой должности и характеру.
С пустыми руками к Холере соваться не следовало, поэтому в портфель, где уже лежали основные документы, касающиеся исследования, Владимир Михайлович положил конверт с десятью новенькими хрусткими стодолларовыми купюрами. Не удержался и, запершись в кабинете, минуту-другую с наслаждением вдыхал запах денег. Новые доллары пахли не так, как рубли и евро, а по-особому, очень приятно.
Натешив душеньку, Владимир Михайлович позвонил Холере по внутреннему телефону и сообщил, что намерен с ней увидеться.
– Жду! – Холера бросила трубку.
Со всеми, кроме главного врача Ольги Никитичны, Холера вела себя так, словно ей все были должны.
В конверт сразу же сунула хищный нос и не постеснялась на глазах у Владимира Михайловича пересчитать купюры. Владимир Михайлович наблюдал за этой процедурой с терпением много видевшего и все понимающего человека. У каждого свои тараканы, только у некоторых их что-то чересчур.
Закончив считать, Холера убрала деньги в свою безразмерную кожаную сумку, больше напоминающую мешок, а конверт смяла и выбросила в урну. Затем переписала себе в настольный ежедневник данные, нужные для дачи согласия, и сказала:
– Сейчас напечатаю и пущу по кругу. Заберете у Беликовой.
Доцент Беликова представляла в этическом комитете российскую науку. Холера была прагматична – зачем городить огород, то есть собирать заседание комитета, если можно провести его на бумаге, а согласие «пустить по кругу» на подпись. Подписал сам – передай другому члену комитета.
– У них там в Индии серебро дешевое, – сказала Холера, когда Владимир Михайлович уже встал, собираясь
– Я озадачу нашего индийского партнера, Галина Федоровна, – пообещал Владимир Михайлович, понявший намек. Впрочем, столь прозрачный намек просто нельзя было не понять.
– Ну что вы, Владимир Михайлович, это я так, подумала вслух. – Когда Холера растягивала в некоем подобии улыбки свои тонкие блеклые губы, они, казалось, совсем исчезали с ее лица. – Не надо, а то ваш индийский партнер еще вообразит обо мне невесть что.
«Двух браслетов будет достаточно, – решил Владимир Михайлович, – нечего приучать, а то совсем оборзеет».
Поступок Холеры был не только некрасивым, но и являлся вопиющим нарушением правил. Если тебе полностью заплатили по стандартным расценкам – нечего вымогать сверху чего-то еще. Интересуешься серебром? Потрать на него полученную тысячу долларов и будь счастлива.
Но и посылать Холеру по общеизвестному российскому адресу было нельзя: нужный человек, к тому же со связями в Департаменте здравоохранения. Глядишь, скоро и в главные врачи вылезет: Ольге Никитичне как-никак в этом году исполняется шестьдесят пять, на пенсию пора.
Ну, вроде как все подготовительные мероприятия позади. Теперь можно расслабиться и слегка выпить за успех дела. Пару-тройку недель придется крепко держать руку на пульсе, чтобы не было ошибок и перекосов. А уж потом, когда маховик наберет обороты, можно будет контролировать ход исследования раз в неделю.
Владимир Михайлович вспомнил, что забыл засадить кого-нибудь из аспирантов за поиск подходящих научных статей, и позвонил Ушаковой.
– Ирочка, скажи-ка – Ренат еще в отделении? Тогда пусть зайдет.
Все научные работники по идее владеют иностранными языками, хотя бы одним, но далеко не все могут свободно на них изъясняться и столь же свободно читать и писать. У всей кафедры был свеж в памяти недавний конфуз, когда во время банкета, устроенного одним австрийским фармацевтическим концерном, профессор Агуреев, представляя свою невесту фирмачам, сказал дословно: «Это мой мост», да еще и повторил эту фразу дважды, недоумевая, с чего это вдруг собеседники так стеснительно улыбаются, словно каждый из них успел с ней переспать.
Ренат Конышев, полиглот по призванию, свободно владел английским и испанским языками, а в перерывах между подготовкой диссертации изучал немецкий.
– Что мне надо? – поставил задачу Владимир Михайлович. – Пяток свежих статей, касающихся вернадикамина и его аналогов, по возможности – критических, подборочку о новых тенденциях в фармакотерапии аритмий, пару «широкоформатных» статей, так сказать – для кругозора, и вот еще... Но это моя личная просьба...
Преданный взгляд Рената Владимиру Михайловичу не понравился. Слова «преданность» и «предательство» недаром так схожи между собой. Но деваться некуда – что имеем, с тем и работаем.